Безмолвье мирта и мела.
	И мальвы в травах ковровых.
	Она левкой вышивает
	на желтой ткани покрова.
	Кружится свет семиперый
	над серою сетью лампы.
	Собор, как медведь цыганский,
	ворчит, поднимая лапы.
	А шьет она так красиво!
	Склонись над иглой в экстазе,
	всю ткань бы она покрыла
	цветами своих фантазий!
	Какие банты магнолий
	в росинках блесток стеклянных!
	Как лег на складки покрова
	узор луны и шафрана!
	Пять апельсинов с кухни
	дохнули прохладой винной.
	Пять сладостных ран Христовых
	из альмерийской долины.
	В ее зрачках раздвоившись,
	куда-то всадник проехал.
	Тугую грудь колыхнуло
	последним отзвуком эха.
	И от далеких нагорий
	с дымною мглой по ущельям
	сжалось цыганское сердце,
	полное, медом и хмелем.
	О, как равнина крутая
	сотнею солнц заплескала!
	О, как, сознанье туманя,
	вздыбились реки и скалы!..
	Но снова цветы на ткани,
	и свет предвечерья кроткий
	в шахматы с ветром играет
	возле оконной решетки.