Годы молодые с забубенной славой,
               Отравил я сам вас горькою отравой.

               Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
               Были синие глаза, да теперь поблекли.

               Где ты, радость?  Темь и жуть, грустно и обидно.
               В поле, что ли?  В кабаке?  Ничего не видно.

               Руки вытяну - и вот слушаю на ощупь:
               Едем... кони... сани... снег... проезжаем рощу.

               "Эй, ямщик, неси вовсю!  Чай, рожден не слабым!
               Душу вытрясти не жаль по таким ухабам".

               А ямщик в ответ одно:  "По такой метели
               Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели".

               "Ты, ямщик, я вижу, трус.  Это не с руки нам!"
               Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.

               Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.
               Вдруг толчок... и из саней прямо на сугроб я.

               Встал и вижу:  что за черт - вместо бойкой тройки...
               Забинтованный лежу на больничной койке.

               И заместо лошадей по дороге тряской
               Бью я жесткую кровать модрою повязкой.

               На лице часов в усы закрутились стрелки.
               Наклонились надо мной сонные сиделки.

               Наклонились и хрипят:  "Эх ты, златоглавый,
               Отравил ты сам себя горькою отравой.

               Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, -
               Синие твои глаза в кабаках промокли".