[Di pensier in pensier, di monte in monte
                      Mi quid Amor...
                                Petrarca]
 
 1
 
Лучами стрел Эрот меня пронзил,
Влача на казнь, как связня Севастьяна;
И, расточа горючий сноп колчана,
С другим снопом примчаться угрозил.
 
Так вещий сон мой жребий отразил
В зеркальности нелживого обмана...
И стал я весь - одна живая рана;
И каждый луч мне в сердце водрузил
 
Росток огня и корнем врос тягучим;
И я расцвел - золотоцвет мечей -
Одним из солнц, и багрецом текучим
 
К ногам стекла волна моих ключей...
Ты погребла в пурпурном море тело,
И роза дня в струистой урне тлела.
 
 2
 
Сон развернул огнеязычный свиток:
Сплетясь, кружим - из ярых солнц одно -
Я сам и та, чью жизнь с моей давно
Плавильщик душ в единый сплавил слиток.
 
И, мчась, лучим палящих сил избыток;
И дальнее расторг Эрот звено, -
И притяженной было суждено
Звезде лететь в горнило страстных пыток.
 
Но вихрь огня тончайших струн венцом
Она, в эфире тая, облачала,
Венчала нас Сатурновым кольцом.
 
И страсть трех душ томилась и кричала, -
И сопряженных так, лицо с лицом,
Метель миров, свивая, разлучала.
 
 3
 
Во сне предстал мне наг и смугл Эрот,
Как знойного пловец Архипелага.
С ночных кудрей текла на плечи влага;
Вздымались перси; в пене бледный рот...
 
«Тебе слугой была моя отвага,
Тебе, - шепнул он, - дар моих щедрот;
В индийский я нырнул водоворот,
Утешного тебе искатель блага».
 
И, сеткой препоясан, вынул он
Жемчужину таинственного блеска.
И в руку мне она скатилась веско...
 
И схвачен в вир, и бурей унесен,
Как Паоло, с тобой, моя Франческа,
Я свил свой вихрь... Кто свеял с вежд мой сон?
 
 4
 
Таинственная светится рука
В девических твоих и вещих грезах,
Где птицы солнца на янтарных лозах,
Пьют грозднй сок, примчась издалека.
 
И тени белых конниц - облака -
Томят лазурь в неразрешенных грозах,
И пчелы полдня зыблются на розах
Тобой не доплетенного венка...
 
И в сонной мгле, что шепчет безглагольно,
Единственная светится рука
И держит сердце радостно и больно.
 
И ждет, и верит светлая тоска,
И бьется сердце сладко-подневольно,
Как сжатая теснинами река.
 
 5
 
Ты в грезе сонной изъясняла мне
Речь мудрых птиц, что с пеньем отлетели
За гроздьем - в пищу нам; мы ж на постели
Торжественной их ждали в вещем сне.
 
Воздушных тел в божественной метели
Так мы скитались, вверя дух волне
Бесплотных встреч, - и в легкой их стране
Нас сочетал Эрот, как мы хотели.
 
Зане единый предызбрали мы
Для светлого свиданья миг разлуки:
И в час урочный из священной тьмы
 
Соединились видящие руки.
И надо мной таинственно возник
Твой тихий лик, твой осветленный лик.
 
 6
 
Та, в чьей руке златых запруд ключи,
Чтоб размыкать волшебные Пактолы;
Чей видел взор весны недольней долы
И древних солнц далекие лучи;
 
Чью розу гнут всех горних бурь Эолы,
Чью лилию пронзают все мечи, -
В мерцании Сивиллиной свечи
Душ лицезрит сплетенья и расколы.
 
И мне вещала: «Сердце! Рдяный сад,
Где Тайная, под белым покрывалом
Живых цветов вдыхает теплый яд!..
 
Ты с даром к ней подходишь огнеалым
И шепчешь заговор: кто им заклят,
Ужален тот любви цветущим жалом».
 
 7
 
Венчанная крестом лучистым лань, -
Подобие тех солнечных оленей,
Что в дебрях воззывал восторг молений, -
Глядится так сквозь утреннюю ткань
 
В озерный сон, где заревая рань
Купает жемчуг первых осветлений, -
Как ты, глядясь в глаза моих томлений,
Сбираешь умилений светлых дань,
 
Росу любви, в кристаллы горных лилий
И сердцу шепчешь: «Угаси пожар!
Довольно полдни жадный дол палили...»
 
И силой девственных и тихих чар
Мне весть поет твой взор золото-карий
О тронах ангельских и новой твари.
 
 8
 
Держа в руке свой пламенник опасный,
Зачем, дрожа, ты крадешься, Психея,
Мой лик узнать? Запрет нарушить смея,
Несешь в опочивальню свет напрасный?
 
Желаньем и сомнением болея,
Почто не веришь сердца вести ясной, -
Лампаде тусклой веришь? Бог прекрасный -
Я пред тобой, и не похож на змея.
 
Но светлого единый миг супруга
Ты видела... Отныне страстью жадной
Пронзенная с неведомою силой,
 
Скитаться будешь по земле немилой,
Перстами заградив елей лампадный
И близкого в разлуке клича друга.
 
 9
 
Есть мощный звук: немолчною волной
В нем море Воли мается, вздымая
Из мертвой мглы все, что - Мара и Майя
И в маревах мерцает нам - Женой.
 
Уст матерних в нем музыка немая,
Обманный мир, мечтаний мир ночной...
Есть звук иной: в нем вир над глубиной
Клокочет, волн гортани разжимая.
 
Два звука в Имя сочетать умей;
Нырни в пурпурный вир пучины южной,
Где в раковине дремлет день жемчужный;
 
Жемчужину схватить рукою смей, -
И пред тобой, светясь, как Афродита,
В морях горит - Сирена Маргарита.
 
 10 Ad Lydiam
 
Что в имени твоем пленит? Игра ль
Лидийских флейт разымчивых, и лики
Плясуний-дев? Веселий жадных клики -
Иль в неге возрыдавшая печаль?
 
Не солнц ли, солнц недвижных сердцу жаль?
И не затем ли так узывно-дики
Тимпан и систр, чтоб заглушить улики
Колеблемой любви в ночную даль?..
 
И светочи полночные колышут
Багряным полохом родные сны,
И волны тканей теплой миррой дышат...
 
А из окрестной горной тишины
Глядят созвездий беспристрастных очи,
Свидетели и судьи страстной ночи.
 
 11
 
Как в буре мусикийский гул Гандарв,
Как звон струны в безмолвьи полнолуний,
Как в вешнем плеске клик лесных вещуний,
Иль Гарпий свист в летейской зыби лавр, -
 
Мне Память вдруг, одной из стрел-летуний
Дух пронизав уклончивей, чем Парф,
Разящий в бегстве, - крутолуких арф
Домчит бряцанье и, под систр плясуний,
 
Псалмодий стон, - когда твой юный лик,
Двоясь волшебным отсветом эонов,
Мерцает, так священственно велик,
 
Как будто златокрылый Ра пилонов
Был твой пестун и пред царевной ник
Челом народ бессмертных фараонов.
 
 12
 
Клан пращуров твоих взрастил Тибет,
Твердыня тайн и пустынь чар индийских,
И на челе покорном - солнц буддийских
Напечатлел смиренномудрый свет.
 
Но ты древней, чем ветхий их завет,
Я зрел тебя средь оргий мусикийских,
Подъемлющей, в толпе рабынь нубийских,
Навстречу Ра лилеи нильской цвет.
 
Пяти веков не отлетели сны,
Как, деву-отрока, тебя на пире
Лобзал я в танце легкой той Весны,
 
Что пел Лоренцо на тосканской лире:
Был на тебе, сапфиром осиян,
В кольчуге золотых волос, тюрбан.
 
 13
 
В слиянных снах, смыкая тело с телом,
Нам сладко реять в смутных глубинах
Эфирных бездн, иль на речных волнах,
Как пена, плыть под небом потемнелым.
 
То жаворонком в горних быстринах,
То ласточкой по мглам отяжелелым -
Двоих Эрот к неведомым пределам
На окрыленных носит раменах...
 
Однажды въяве Музой ясноликой
Ты тела вес воздушный оперла
Мне на ладонь, с кичливостью великой
 
Эрот мне клекчет клекотом орла:
«Я в руку дал тебе державной Никой -
Ее, чьи в небе легких два крыла!»
 
 14
 
Разлукой рок дохнул. Мой алоцвет
В твоих перстах осыпал, умирая,
Свой рдяный венчик. Но иного рая
В горящем сердце солнечный обет
 
Цвел на стебле. Так золотой рассвет
Выводит день, багрянец поборая.
Мы розе причащались, подбирая
Мед лепестков, и горестных примет
 
Предотвращали темную угрозу, -
Паломники, Любовь, путей твоих, -
И ели набожно живую розу...
 
Так ты ушла. И в сумерках моих, -
Прощальный дар - томительно белея,
Благоухает бледная лилея.
 
 15
 
Когда уста твои меня призвали
Вожатым быть чрез дебрь, где нет дорог,
И поцелуй мне стигмы в руку вжёг, -
Ты помнишь лик страстной моей печали...
 
Я больше мочь посмел, чем сметь я мог...
Вдруг ожили свирельной песней дали;
О гроздиях нам птицы щебетали;
Нам спутником предстал крылатый бог.
 
И след его по сумрачному лесу
Тропою был, куда, на тайный свет,
Меня стремил священный мой обет.
 
Так он, подобный душ вождю, Гермесу, -
Где нет путей и где распутий нет, -
Нам за завесой раздвигал завесу.
 
 16
 
Единую из золотых завес
Ты подняла пред восхищенным взглядом,
О Ночь-садовница! И щедрым садом
Раздвинула блужданий зыбкий лес.
 
Так, странствуя из рая в рай чудес,
Дивится дух нечаянным отрядом,
Как я хмелен янтарным виноградом
И гласом птиц, поющих: «Ты воскрес».
 
Эрот с небес, как огнеокий кречет,
Упал в их сонм, что сладко так певуч;
Жар-птицы перья треплет он и мечет.
 
Одно перо я поднял; в зелот ключ
Оно в руке волшебно обернулось...
И чья-то дверь послушно отомкнулась.