Говорят, что в Гималаях где-то,
     Выше храмов и монастырей,
     Он живет, неведомый для света,
     Первобытный выкормыш зверей.
     Безмятежный, белый и косматый,
     Он порой спускается с высот,
     И танцует, словно бесноватый,
     И в снежки играет у ворот.
     Но когда буддийские монахи
     Со стены завоют на трубе,
     Он бежит в смятении и страхе
     В горное убежище к себе.
     Если эти россказни — не бредни,
     Значит, в наш всеведающий век
     Существует все-таки последний
     Полузверь и получеловек.
     Ум его, как видно, не обширен,
     И приют заоблачный суров,
     И ни школ, ни пагод, ни кумирен
     Не имеет этот зверолов.
     В горные упрятан катакомбы,
     Он и знать не знает, что под ним
     Громоздятся атомные бомбы,
     Верные хозяевам своим.
     Никогда их тайны не откроет
     Гималайский этот троглодит,
     Даже если, словно астероид,
     Весь пылая, в бездну полетит.
     Но пока над свежими следами
     Ламы причитают и поют,
     И пока, расставленные в храме,
     Барабаны бешеные бьют,
     И пока тысячелетний Будда
     Ворожит над собственным пупом,
     Он себя сравнительно не худо
     Чувствует в убежище своем.
     Там, наверно, горного оленя
     Он свежует около ключа
     И из слов одни местоименья
     Произносит, громко хохоча.