Это было давно.
     Исхудавший от голода, злой,
     Шел по кладбищу он
     И уже выходил за ворота.
     Вдруг под свежим крестом,
     С невысокой могилы сырой
     Заприметил его
     И окликнул невидимый кто-то.
     И седая крестьянка
     В заношенном старом платке
     Поднялась от земли,
     Молчалива, печальна, сутула,
     И творя поминанье,
     В морщинистой темной руке
     Две лепешки ему
     И яичко, крестясь, протянула.
     И как громом ударило
     В душу его, и тотчас
     Сотни труб закричали
     И звезды посыпались с неба.
     И, смятенный и жалкий,
     В сиянье страдальческих глаз,
     Принял он подаянье,
     Поел поминального хлеба.
     Это было давно.
     И теперь он, известный поэт,
     Хоть не всеми любимый,
     89И понятый также не всеми,—
     Как бы снова живет
     Обаянием прожитых лет
     В этой грустной своей
     И возвышенно чистой поэме.
     И седая крестьянка,
     Как добрая старая мать,
     Обнимает его...
     И бросая перо, в кабинете
     Все он бродит один
     И пытается сердцем понять
     То, что могут понять
     Только старые люди и дети.