Я твой родничок, Сагурамо,
     Наверно, вовек не забуду.
     Здесь каменных гор панорама
     Вставала, подобная чуду.
     Здесь гор изумрудная груда
     В одежде из груш и кизила,
     Как некое древнее чудо,
     Навек мое сердце пленила.
     Спускаясь с высот Зедазени,
     С развалин старинного храма,
     Я видел, как тропы оленьи
     Бежали к тебе, Сагурамо.
     Здесь птицы, как малые дети,
     Смотрели в глаза человечьи
     И пели мне песню о лете
     На птичьем блаженном наречье.
     И в нише из древнего камня,
     Где ласточек плакала стая,
     Звучала струя родника мне,
     Дугою в бассейн упадая.
     И днем, над работой склоняясь,
     И ночью, проснувшись в постели,
     Я слышал, как, в окна врываясь,
     Холодные струи звенели.
     И мир превращался в огромный
     Певучий источник величья,
     И, песней его изумленный,
     Хотел его тайну постичь я.
     И спутники Гурамишвили,
     Вставая из бездны столетий,
     К постели моей подходили,
     Рыдая, как малые дети.
     И туч поднимались волокна,
     И дождь барабанил по крыше,
     и с шумом в открытые окна
     Врывались летучие мыши.
     И сердце Ильи Чавчавадзе
     Гремело так громко и близко,
     Что молнией стала казаться
     Вершина его обелиска.
     Я вздрагивал, я просыпался,
     Я с треском захлопывал ставни,
     И снова мне в уши врывался
     Источник, звенящий на камне.
     И каменный храм Зедазени
     Пылал над блистательным Мцхетом,
     И небо тропинки оленьи
     Своим заливало рассветом.