Мрак распростерся везде. - И я под крылами Морфея,
             Скукой вчера отягчен, усыпился и грезил.
             Будто б муза ко мне на облаке алом слетела,
             И благодать воцарилась в бедной хате пиита.
             С благоговеньем взирал на прелестны богинины взоры,
             Руку простер я возжечь фимиам, но рука онемела,
             Как от волшебной главы злой Медузы сын пропасти лютой.
             «Феб! - я воскликнул, - почто я последней лишаюся силы?
             Что отвергаешь мои тебе приносимые жертвы?
             Или назначил мне рок вовеки не быть твоим сыном?»
             - «Нет! - мне сказала тогда богиня со пламенным взором, -
             Ты преступаешь закон - и в неге Морфею предался.
             Спишь - и твоя на стене пребывает в безмолвии лира!
             Спишь - и фантазии луч остается тобой не обделан!
             Встань, отряси от очей последню дремоту, и лирой
             Превознеси ты тот день, который увидел рожденье,
             Славой увенчанна век еще младого пиита.
             Да воспоется тобою Вильгельма счастливая участь!»
             Я встрепенулся, восстал и на лире гремящей Вильгельму
             Песнь воспел: «О любимец пресветлого Феба, ты счастлив!
             Музы лелеют тебя и лирою слух твой пленяют!
             Ты не рожден быть со мною на степени равной Фортуны -
             Нет! твой удел с Алцеем и Пиндаром равен пребудет,
             Лирой, как древний Орфей, поколеблешь ты камни и горы!
             Парки, прядите вы жизнь Вильгельмову многие лета!
             Дайте, чтоб бедный пиит его славу бессмертну увидел!»