Один я в тишине ночной;
     Свеча сгоревшая трещит,
     Перо в тетрадке записной
     Головку женскую чертит:
     Воспоминанье о былом,
     Как тень, в кровавой пелене,
     Спешит указывать перстом
     На то, что было мило мне.
     Слова, которые могли
     Меня тревожить в те года,
     Пылают предо мной вдали,
     Хоть мной забыты навсегда.
     И там скелеты прошлых лет
     Стоят унылою толпой;
     Меж ними есть один скелет --
     Он обладал моей душой.
     Как мог я не любить тот взор?
     Презренья женского кинжал
     Меня пронзил... но нет -- с тех пор
     Я все любил -- я все страдал.
     Сей взор невыносимый, он
     Бежит за мною, как призрак;
     И я до гроба осужден
     Другого не любить никак.
     О! я завидую другим!
     В кругу семейственном, в тиши,
     Смеяться просто можно им
     И веселиться от души.
     Мой смех тяжел мне как свинец:
     Он плод сердечной пустоты...
     О боже! вот что, наконец,
     Я вижу, мне готовил ты.
     Возможно ль! первую любовь
     Такою горечью облить;
     Притворством взволновав мне кровь,
     Хотеть насмешкой остудить?
     Желал я на другой предмет
     Излить огонь страстей своих.
     Но память, слезы первых лет!
     Кто устоит противу них?
     Корда к тебе молвы рассказ
     Мое названье принесет
     И моего рожденья час
     Перед полмиром проклянет,
     Когда мне пищей станет кровь
     И буду жить среди людей,
     Ничью не радуя любовь
     И злобы не боясь ничьей:
     Тогда раскаянья кинжал
     Пронзит тебя; и вспомнишь ты,
     Что при прощанье я сказал.
     Увы! то были не мечты!
     И если только, наконец,
     Моя лишь грудь поражена,
     То, верно, прежде знал творец,
     Что ты страдать не рождена.
     Передо мной лежит листок,
     Совсем ничтожный для других,
     Но в нем сковал случайно рок
     Толпу надежд и дум моих.
     Исписан он твоей рукой,
     И я вчера его украл,
     И для добычи дорогой
     Готов страдать -- как уж страдал!