Какой-то тип страдал запоем.
     В запое был он зверски лют,
     Бросаясь с руганью, с разбоем
     На неповинный встречный люд.
Казалось, за его разбойные замашки
Ему недолго ждать смирительной рубашки.
Но пьяницу друзья решили излечить,
Зло пьянства перед ним насквозь разоблачить
И водку поднести ему с такой приправой,
     Чтоб он с минуты самой той,
     Как выпьет мерзостный настой,
Пред водкой морщился б, как перед злой отравой,
Чтоб водочный ему был неприятен дух,—
Друзья преподнесли ему настой... из мух:
«Пей, милый! Снадобье особой изготовки!»
 
     Что ж пьяница? Без остановки
Он стопку вылакал, икнул, взглянул на дно
И, там увидя мух — брюшко и две головки,—
     Глотнул их тоже заодно,
Причмокнувши: «Ух ты! Уж не пивал давно
     Такой чудеснейшей... муховки!»
 
В Берлине так один фашистский коновод,
     Смеясь, хватался за живот,
Когда, фашистскую пред ним пороча шпанку,
     Его стыдило: дескать, вот
Фашистских подвигов вскрываем мы изнанку.
Ответ далеким был от всякого стыда:
«Что?.. Молодцы мои — погромщики?.. О да!
     Не понимаю, господа,
     За что ж на них вы так сердиты?
Великолепные, ей-богу же, бандиты!»