Я всюду цепи строф лелеял,
     Я ветру вслух твердил стихи,
     Чтоб он в степи их, взвив, развеял,
     Где спят, снам веря, пастухи;

     Просил у эхо рифм ответных,
     В ущельях гор, в тиши яйлы;
     Искал черед венков сонетных
     В прибое, бьющем в мол валы;

     Ловил в немолчном шуме моря
     Метр тех своих живых баллад,
     Где ласку счастья, жгучесть горя
     Вложить в античный миф был рад;

     В столичном грозном гуле тоже,
     Когда, гремя, звеня, стуча,
     Играет Город в жизнь, - прохожий,
     Я брел, напев стихов шепча;

     Гудки авто, звонки трамвая,
     Стук, топот, ропот, бег колес, -
     В поэмы страсти, в песни мая
     Вливали смутный лепет грез.

     Все звуки жизни и природы
     Я облекать в размер привык:
     Плеск речек, гром, свист непогоды,
     Треск ружей, баррикадный крик.

     Везде я шел, незримо лиру
     Держа, и властью струн храним,
     Свой новый гимн готовя миру,
     Но сам богат и счастлив им.

     Орфей, сын бога, мой учитель,
     Меж тигров так когда-то пел...
     Я с песней в адову обитель,
     Как он, сошел бы, горд и смел.

     Но диким криком гимн Менады
     Покрыли, сбили лавр венца;
     Взвив тирсы, рвали без пощады
     Грудь в ад сходившего певца.

     Так мне ль осилить взвизг трамвайный,
     Моторов вопль, рев толп людских?
     Жду, на какой строфе случайной
     Я, с жизнью, оборву свой стих.