Осенними астрами
            день дышал,—
отчаяние
      и жалость!—
как будто бы
           старого мира душа
в последние сны
             снаряжалась;
как будто бы
         ветер коснулся струны
и пел
    тонкоствольный ящик
о днях
    позолоченной старины,
оконченных
       и уходящих.
И город —
      гудел ему в унисон,
бледнея
      и лиловея,
в мечтаний тонкий дым
                 занесен,
цветочной пылью
              овеян.
Осенними астрами
             день шелестел
и листьями
        увядающими,
и горечь горела
            на каждом листе,
но это бы
        не беда еще!
Когда же небес
           зеленый клинок
дохнул
    студеной прохладою,—
у дня
   не стало заботы иной,
как —
    к горлу его прикладывать.
И сколько бы люди
           забот и дум
о судьбах его
            ни тратили,—
он шел — бессвязный,
              в жару и бреду,
бродягой
      и шпагоглотателем.
Он шел и пел,
         облака расчесав,
про говор
       волны дунайской;
он шел и пел
         о летящих часах,
о листьях,
       летящих наискось.
Он песней
       мир отдавал на слом,
и не было горше
             уст вам,
чем те,
     что песней до нас донесло,
чем имя его —
            искусство.