Когда в июнь
          часов с восьми
жестокий
      врежется жасмин
тяжелой влажью
            веток,
тогда —
       настало лето.
Прольются
       волны молока,
пойдут
    листвою полыхать
каштанов ветви
            либо —
зареющие липы.
Тогда,
    куда бы ты ни шел,
шумит Москвы
         зеленый шелк,
цветков
     пучками вышит,
шумит,
    горит
       и дышит!
Не знаю, как
          и для кого,
но мне
    по пятидневкам
Нескучный
      машет рукавом,
зовет
    прохладным эхом;
и в полдень,
      в самую жару —
кисейный
       полог света —
скользят
      в Серебряном бору
седые тени
         с веток.
Как хорошо
         часов с пяти
забраться
       в тень густую!
В Москве —
        хоть шаром покати,
Москва
     тогда пустует.
И вдруг нахлынет
            пестрый гам
людским
    нестройным хором
и понесется
         по лугам,
по Воробьевым
            горам.
Мне хорошо с людьми,
                  когда
они спешат
        на отдых,
и плещет
       ласково вода
в борты
      бегущих лодок.
Мне хорошо,
       когда они,
размяв
   от ноши
         плечи,
разложат
     мирные огни
в голубоватый
           вечер.
А на окраинах
            уже,
по стыкам рельс
            хромая,—
чем вечер позже
              и свежей —
длинней
   ряды трамваев;
они
  настойчиво звенят,
зовут
   нетерпеливо
нести
   домой нас,
        как щенят,
усталых
     и счастливых.