Когда кто-то стучится в дверь, будьте уверены — это не потрошители. Когда вам вкалывают анестезию и проводят старательно операцию — это не потрошители. Когда над вашим обездвиженным телом с вживлённым новым органом дрожит солдат и бормочет о том, что вы — человек, и возможно у вас есть семья, дети, планы на будущее — это точно не потрошители. Простите, они из другого отдела.

Странный холодок пробегается по телу, когда потрошитель достаёт из своего чемоданчика набор «поиграй в хирурга». Когда он вонзает скальпель в тело, когда кровь окрашивает стены, а на его лице никаких чувств. Словно … он и не человека режет, а какую-то не способную мыслить и жить машину. Реми просто выполняет свою работу, в которой он — лучший. Быть лучшим — не зазорно.

Безусловно, этот фильм страдает жестокой философией. Джейк почти весь фильм втирает о законе, о том, что этот мир держится не на каком-нибудь хреновом волшебстве, а на жесткой дисциплине. Если обязан платить — плати. Если обязан убивать — убивай. Если задолжал — прими расправу достойно. Вполне возможно, что адаптация книги выглядит даже лучше самой книги. И если этот киберсдвиг отлично воспринимается на экране, то в печатном варианте он, возможно, выглядит так же захудало и пафосно, как и то, что печатал полуголый Реми в одиночестве в трущобах на старой доброй печатной машинке. Печатная машинка — один из множества слишком обычных и в то же время популярных символов, который можно встретить в этом отчаянном повторении давно измученных мотивов. С одной стороны это — яркая нестандартная пропаганда приобретшей уже ранг мифического смысла фразы «Заплати налоги — живи спокойно», основанная на методе кнута без пряника. С другой стороны это — как раз битва за сокрушение системы, порядка, который так старательно подготовлен алчными людьми.

Фрэнк улыбается немного звериными челюстями и мило-премило говорит о том, что в первую очередь надо думать о семье. Что даже не нужно раздумывать и брать кредит. Как приземленный Дьявол, его сладкие речи приторны и искусственны и сравнимы лишь с его каменным добродушным взглядом, который не меняется, вне зависимости от того, что происходит. В этом Шрайбера не уязвить — он просто мастер такой приторной игры.

И в мотивах фильма ясно можно узреть один стандартный для вторично-глубоких триллеров приём, в котором охотнику предлагается встать на место своей жертвы. Вот только здесь Гарсиа придаёт смысл несколько другой, сужая рамки посыла и предлагая зверю стать человеком, думать о бессовестных неплательщиках, как о самом себе. Это немного необычно, как-то неестественно. Здесь нет добра. Потому что и те, кто являются жертвами, по сути, воры, и те кто являются их палачами — убийцы. Суд вершится и приходится выбирать между большим злом и маленьким злом.

Но зло на зло — вовсе не даёт добро, как должно быть в идеальном мире. От того, что один убийца просто расхотел быть убийцей, но «судьба» буквально не позволила ему этого, нет драмы, какая в принципе должна быть. И поэтому противостояние зла оборачивается парадом разбрызганной по стенам крови и копающихся во внутренностях руках. Мотивы переливаются между экшеном и геройством, и нет никакого желания над чем-нибудь всплакнуть, кого-нибудь пожалеть, потому что все, по сути — мешки с картошкой, откуда из общего количества нужно собрать всю картошку с маркой компании. Конечно, Реми любил свою семью, своего друга Джейка, относился к работе — как просто к работе, но буквально во всём, можно сказать, он ошибался, как и в самом мироздании. Здесь всё суть ложь. Что искусственные органы, что бросившая Реми на больничной койке Кэрол, что ложные потуги выписать себя из системы. Реми садится за печатную машинку и изрекает единственную, как ему кажется, истину нового футуристического мира «Работа — это не просто работа. Это то, что ты есть. Меняться нужно начинать с работы. ».

Конечно же, погружаясь в картину, истина становится истиной нового мира, ложь — ложью, а мир прекращает своё существование ровно в тот момент, когда главгерой теряет сознание. Четыре раза. Мир воссоздаётся, а у Реми болит голова. С каждой новой потерей Реми приобретает для себя одну новую истину. Говорит о том, когда для него закончилась война, когда он приходил на дом к своему музыкальному кумиру. Везде мелькает некая недосказанность, которая ясно не является огрехом адаптации. Просто бедный Реми — не тот герой, который способен рассказать нам всю истину и в этом проблема самого мира.

Мелодия заглушает боль. Превращает депрессию в какой-то сгусток чёрного юмора. Фонтанирующей кровью, жесткую сатиру. Танец крови потрошителя ближе к финалу, люди в пиджаках, белые помещения и полуслепые охранники. Сапочник с воодушевлением пляшет на могилах философии, и кажущейся двусмысленности сцен, заигрываясь до полного нереагирования на какие-либо другие детали, которые проскальзывают то тут, то там. Некоторые эпизоды выглядят крайне нелогичными, но только потому, что создатель не видел в них важности. Для него важна была философия боли. Заставить морщиться зрителя. Правильно Джуд Лоу говорил в интервью, что бессмысленность насилия — огромная проблема. Порой к ужасным вещам тоже относятся, как к искусству.

Реми открывает глаза и вспоминает, что было, а чего не было. Возможно, мы все уже давно мертвы или увязли в матрице. Возможно боль в его грёзах — та самая истина, которую он стремился увидеть в работе. Символ. Просто … слишком больно. Правда часто приносит боль. И Реми станет ещё больней, если он узнает оставшуюся часть истины.