Мальчик Гарри был необычным ребёнком. Ещё при рождении к нему явился некий волхв по имени Крис и начал говорить о фонарях и молниях. Принёс в дар великую мудрость, благословил семейство Поттеров и незримо наставлял первые два его года обучения. Там, по мудрым путям Кевина МакКалистера, Гарри высекал искры детского обаяния, символизируя универсальность детства. Естественно, каждый человек когда-то был маленьким и, в душе, не таким, как все. Каждый из нас когда-то выжил. Волшебство детей спит не внутри сознания, а всегда витает вокруг, преобразует мир. Гарри узнаёт о дружбе, находит врагов, а стая учителей предстаёт пред глазами высшим социальным слоем небольшого школьного мира. Нехитрая история выходит новыми Приключениям Оливера Твиста.

И пока Гарри познаёт «настоящий мир», в параллельной вселенной его фигура становится мировой. Знал бы он, что существует такая нескромная субкультура, как поттероманы, расхаживающие в странных для маглов одеждах и выкрикивающие «Дефендо! » или «Остолбеней! », или ещё что пострашнее. Эпохи экранизаций Гарри Поттера можно смело ассоциировать с эпохами поклонения самому Поттеру, его друзьям и врагам.

Но Гарри не вечно быть маленьким нескладным очкариком, ведь судьба его является судьбой всего его мира. Там, ненадолго окунувшись в нору некоего Альфонса, Гарри претерпел самые удивительные преображения себя и собственного мировосприятия. Глазами Альфонсо он узрел грубые черты ветра перемен, познал свои последние не напрягающие месяцы, окунувшись ненадолго в мрачный Лабиринт Фавна. Хоть и всё равно остались диккенсовские морали и истинно-английское повествование, новая фантазия придавала миру Гарри Поттера нотки мрачного мексико-испанского мистического фэнтези.

Там, в параллельном мире люди кричали всё чаще. Они не знали, как поведёт себя мать Гарри Поттера, какую судьбу устроит своему чаду, но одно становилось понятно — вся эта сказочно-розовая вата со временем сгнивает, оголяя кости сюжета и заставляя Гарри взрослеть. Мальчик, который выжил. Когда-нибудь смерть настигнет всех нас, накинув свой чёрный рваный балахон, поцеловав и отведя нас, не факт что, в лучшее место. Защищая свой мир ярким свечением своих самых лучших воспоминаний, мы уже готовимся к погружению в мрачную философию Фавна. Узник Азкабана нас лишь подготавливает к неизбежным изменам в сердце и состоянии души.

Пришло время, и Гарри встретил новых людей. За спиной были несбывшиеся спилберговские надежды и гиллиамовские идеалы. Под ручку с Майком он узнаёт о первой любви. В его глазах открылась магия человечности, романтизация всех мыслей. Период полового созревания не обошёлся без пошлых шуток, в принципе не нужных чужому взгляду, но таких желанных для самого молодого девственника Гарри, ведь, он — такой же необычный подросток, как и мы. Глобализация контента приводит к соприкосновению миров, почти фрейдовским мотивам, и потускнению британской составляющей. Кто-то видит в новом наставнике Гарри Майке первого врага среди всех, а кто-то — лишь проходную ступень в истории становления. Ведь Майк принижает мир ребёнка, выветривает магию, оставляя на плечах голую романтику в параллель к драме. Враг ребёнка ещё и потому, что первый, кто показал ему, что такое смерть.

Над Ньюэллом сгустились тучи, ведь выжал он из новой сказки не всё, что мог, а всё, что хотел, незаметно опошлив самые личные мотивы. Люди наблюдали за Поттером, каждый накинув по собственной мантии-невидимке, и боялись подать и звука, хотя очень хотели, ведь всё происходило как-то неправильно. Первый британец на посту режиссёра, и первая совершенно не британская серия. Там, по внутреннюю сторону мантии, волны неизбежно утихали, и лишь самые храбрые сёрферы скользили по редким (в глобальных масштабах) волнам, подогревая мировой интерес. В эпоху первой смерти поттеромании пропали медвежатники с дубовыми ветками и шёпотом «Алохомора! » Но разогреву этой волны пришло ещё большее зло. Последний британец в главе проекта казался злом, сравнимым с тем-чьё-имя-нельзя-называть. А поттерское «зло» такое же чёткое и одновременно призрачное, а временами и вообще невидимое, как и в наиглобальнейших «Звёздных войнах» и «Властелине Колец».

Переместившись вновь в родные стены британской школы волшебства и магии (хотя мало кто действительно знает между последними двумя словами разницу), отстояв исключительность собственного мира в рамках себя и в рамках собственного окружения, Гарри принимает на свои плечи новую птицу, которая не пела раньше ярко, которую не слушали миллионы людей — это её первая громкая песнь. Гарри обнаруживает закоулки старых комнат намного более мрачными. Мрачнее даже, чем во времена Тайной Комнаты, загробным шипением завлекающей к себе в пасть. Тема Хэдвиги почти уже осела на пол пеплом былой эпохи, сжавшись под тяжестью обновлений, и пришла пора нечто оригинального, того, что ещё не случалось в его истории. Воспоминания теперь и навеки смыкаются свои слюнявые челюсть на шее вытянувшегося очкарика со шрамом на лбу. Здесь и навсегда наставления Дэвида будут восприниматься с крайней степенью двусмысленности, одновременно уничтожая и созидая, подготавливая Гарри к яркой концовке.

Здесь и навсегда укрепляется в новом жанре Дэвид Йетс, которому хотели надавать по ушам миллионы людей самого разного возраста, а всё потому что, кажется, Кловз не диктовал более сценарные листы британцам. Здесь проявились первые истинные намерения настоящей матери Поттера, превратившей добрую сказку лишь в пролог настоящей истории. Именно — пролог выглядел гораздо более прекрасным, чем сам роман. Британия, как остров, перестала гнуться под негодованиями религиозных сословий, а неуверенные шажки нового «папика» напоминали нервные потуги и тягу к артхаузному графоманству. Дети росли специально для того, чтобы подрасти. Их словно кормили на убой, безжалостно отводили на бойню и заботливо ослабляли хватку ошейника. От цитирования и вдохновения Джоан перешла на личное жонглирование литературными штампами, словно опешивший потерпевший составляет фоторобот преступника из частей разных людей.

Солнце более не восходит во вселенной волшебства и магии, истинная палитра отдаёт предпочтение мрачно-синему и ядовито-зелёному цвету. Там оператор устраивает пьяную пляску персонажей и панорам, открывает взору пейзажи кровавых сражений, и натюрморты, составленные из частей человеческих стремлений. Гарри больше не стоит на месте. Он бежит. Бежит вперёд, сквозь деревья анимации, льющиеся с потолка галеоны и магические перевороты. Вступает в сражение с собственной нравственностью. Представление библейской жертвенности вновь отбрасывает его к волхвам и истокам самой жанровости, ярлычков и бирок на пальцах онемевших ног. Отражая заклинание за заклинанием он движется на пути к возвращению к истокам собственного рождения, вся его жизнь сыпалась на него осколками разбитого барьера над хогвардским небом, приобщая личные и точные парафразы и цитаты к религиозным исходникам, сюжетным клондайкам и клоакам мироздания. В сражении с выдуманными врагами, покрытое миазмами непонимания или обожания тело падает на жёсткий мощёный пол и выдыхает последние свои щетинистые слова перед финальными титрами…

Мальчик Гарри был необычным ребёнком…