Когда перед закрытием XXXI Международного венецианского кинофестиваля зрителям показали новый фильм Федерико Феллини «Клоуны», я подумал о том, что рано или поздно Феллини непременно должен был снять такой фильм. Ведь он и сам не раз признавался, что цирк — древняя его страсть, сохранившаяся на всю жизнь. И не случайно, конечно, в том реальном и одновременно фантастическом мире, который создается воображением художника, непременно находится место для грустных канатных плясунов, бродячих комедиантов и угрюмых, одиноких силачей, а сказочные карнавальные шествия, которые Феллини так любит устраивать «под занавес», у него всегда открывает то печальный белый клоун, то нелепый рыжий, как бы напоминая о том, что пестрый хоровод жизни — он ведь тоже чуточку смахивает на цирк.

Так или иначе, а в причудливых движениях души, в странных и порой неожиданных поступках героев Феллини, в их внешнем облике вольно или невольно вдруг проглядывает нечто клоунское, комедиантское. И напротив, из-под густо набеленной маски смешного паяца — что-то глубоко человеческое, бесконечно доброе, но иногда и очень злое, жестокое.

Вот и в фильме «Клоуны», который начинается с рассказа о том, как много лет назад в родном своем городке Римини маленький мальчик впервые увидел цирк и какое сильное впечатление произвели на него тогда акробаты в разноцветных трико, смелые наездники, укротитель слонов и необъятная женщина-гигант мадам Тарзан, встреча с клоунами все же оказалась самой памятной. Но на первых порах отнюдь не радостной. Клоуны с красными носами, в растрепанных рыжих париках, пускавшие из глаз фонтанчики слез и все разом вдруг высыпавшие на арену, внушили мальчику такой ужас, что родители поспешили увести его, плачущего, домой.

Теперь, почти полвека спустя, предприняв путешествие в мир своего детства, Феллини объясняет нам причину детских страхов. Эти грубые, суматошные и шумные клоуны напомнили ему свирепых, пьяных бродяг, полубезумную монахиню, напыщенного карла — начальника железнодорожной станции, вечно враждующего с пассажирами, — всех, кто в Римини двадцать пятого года наводил панику на ребенка. В фильме «Клоуны» Феллини мимоходом разделался с этими чудовищами своего детства, посвятив им несколько блестящих киношаржей, живо напоминающих о том, что до своего прихода в кино он был одним из владельцев «Лавки смешных физиономий» в Риме, где молниеносно рисовал меткие карикатуры на прохожих.

Но вернемся к тем клоунам, которых он увидел, впервые очутившись в цирке. Наверное, их смех и впрямь был столь же грубым и глупым, как они сами. На ребенка они нагоняли страх, а не веселье. Да и взрослым навряд ли могли доставить радость своим надсадным комикованием. Во всяком случае, у них было мало общего с теми клоунами, чей смех мог быть и веселым, и грустным, и серьезным, но всегда истинно человечным и социально окрашенным, — с замечательными клоунами, которых Феллини теперь все реже встречает на арене. А ведь они были, были... Их имена памятны до сих пор. И во второй части своего своеобразного фильма-триптиха Феллини отправляется в новое путешествие. На этот раз не вымышленное, не воображаемое, не в мир полузабытых образов детства, а в самое доподлинное. На поиски смеха, который так нужен людям, на поиски следов тех легендарных клоунов, которые в совершенстве владели трудным искусством смешного.

Что ж, наверное, этот поиск и составляет самую сердцевину нового фильма Феллини.

Во второй части «Клоунов» он и сам как бы становится одним из действующих лиц, заставляя зрителей с интересом следить за тем, как ведется поиск, как он, Феллини, интервьюирует множество людей, как организует работу своей съемочной группы, как изучает альбомы со старыми фотографиями, цирковыми афишами, газетными вырезками, будучи глубоко убежденным в том, что именно на маленьком экране (а «Клоуны» задумывались как фильм телевизионный) документ может приобретать совершенно исключительную силу и выразительность (Кстати, у себя на родине Феллини стал жертвой соперничества кино и телевидения. Владельцы многихитальянскихкинотеатровпублично объявили, что откажутся от демонстрации новогоего фильма,еслипервоначально «Клоуны» будут показаны по телевидению). Имена великих некогда клоунов — Футтит и Шоколад, Антон», Беби, Дарио-Барио — не просто произносятся в фильме. Феллини реконструирует некоторые знаменитые их репризы и нередко страницы их собственной удивительной, неповторимой жизни. Вот худой, изможденный человек с грустным и усталым лицом Этэ Джеймс Гюйон, один из первых создателей образа рыжего, тот, кто помог утвердить за рыжим его всемирную славу. Гюйон уже на закате жизни. Он тяжко болен. В больнице для него установлен строжайший постельный режим. Но, узнав о приезде в город Футтита и Шоколада, он выкрадывает свой костюм и втайне от сиделки отправляется на их представление в цирк, чтобы, смешавшись там с толпой зрителей, в буквальном смысле этого слова умереть от смеха...

А поиск продолжается.

Феллини в Париже, городе, который в начале нынешнего века стал родиной многих превосходных цирковых зрелищ и где по сей день еще можно встретить последних представителей великих клоунских династий. В Париже к Феллини присоединяется Тристан Реми, едва ли не самый большой знаток истории цирка во Франции, автор известной книги «Клоуны» (переведенной и на русский язык). Вместе они посещают Барио, некогда создавшего на арене неподражаемую маску пьянчужки и чревоугодника. Старый Барио уже давно на покое. Он окружен многочисленной семьей. Несколько сыновей и внуков Барио со временем тоже стали клоунами. Еще одна встреча — на этот раз с талантливым комедийным актером, постановщиком комедийных фильмов Пьером Этексом и его женой Анни Фрателлини, племянницей знаменитых клоунов Фрателлини — братьев Альбера, Франсуа и Поля, чей облик Анни помогла воскресить для экрана. А современные итальянские актеры с очаровательным юмором разыграли в фильме некогда популярную комическую пантомиму «Летающие стрекозы», которую в разгар первой мировой войны братья Фрателлини часто показывали в военных госпиталях для раненых.

И все-таки путешествие, предпринятое Феллини, от эпизода к эпизоду становится все более меланхолическим. (После премьеры фильма это дружно отметили рецензенты многих итальянских и французских газет.) «Реквием по исчезнувшему миру» — так отозвался о фильме один из его критиков. И действительно, лица старых клоунов, давно стерших с морщин комический грим, появившись сегодня на экране телевизора, никого уже не смешат. Молодые клоуны не умеют столь же весело и беспечно смешить публику, как их отцы.

А о чем говорят факты? Парижский цирк Медрано используется под пивной бар. Зимний цирк дает представления только три раза в неделю. Ахилл Заватта, пожалуй, самое популярное имя среди поколения сегодняшних клоунов, выступает в кабаре. Так не приходит ли в упадок древнее искусство клоунады? Не измельчало ли? Обращается ли по-прежнему к жгучим вопросам жизни? А может быть, и впрямь бедный паяц уже пережил себя?

Ответ на этот вопрос следует, наверное, искать в третьей, заключительной части фильма.

...На арене хоронят старого клоуна. Под звуки торжественной музыки медленно движется высокий черный катафалк. Рыдает безутешная вдова, облаченная в глубокий траур. Шесть клоунов, наряженных лошадьми, везут катафалк. Горят погребальные свечи. В конце концов от их пламени загорается легкий траурный креп. Испуганные кони пускаются вскачь. Скрипя и сотрясаясь, несется во весь опор катафалк. За катафалком припускается толстая .вдова. На арене появляются пожарные в медных касках, с длинными шлангам в руках... Разыгрывается одна из тех причудливых феллиниевских фантазий, когда мир воображаемый и мир реальный словно бы меняются местами. И вот уже старый, никогда не умирающий и никем не погребенный клоун, вырвавшись из катафалка, парит над ареной среди разноцветных лент.

В этой символической сцене, вероятно, и заключается ответ скептикам. Не случайно в апофеозе на усыпанную блестками арену наводят яркие прожекторы. Сам синьор Федерико Феллини явился сюда, чтобы воздать дань уважения клоуну, и не только он. На арену выходит вся цирковая труппа. Многие знаменитые артисты итальянского театра, кино, эстрады приветствуют старого клоуна. Они ведь тоже вслед за Феллини могли бы с благодарностью объявить, что их собственное искусство чем-то очень важным обязано цирку, что их всегда восхищало драгоценное умение клоуна достигать самого тесного контакта со зрителем.

А затем следует короткий эпилог. Один за другим гаснут праздничные огни. Пустеет арена. Два клоуна, наигрывая какой-то незамысловатый мотив, покидают ее последними. Но, постепенно затихающий, нам долго еще будет слышаться звук трубы. Прощальный или призывный? Напоминание о прошлом или настойчивое приглашение в день сегодняшний?

Пожалуй, и то и другое!

В зарубежной прессе мне попадались статьи и рецензии, где высказывалось мнение, что для Феллини «Клоуны» фильм проходной, заполнение паузы между двумя большими картинами, легкая «разминка» мастера после мучительного «Сатирикона» и перед началом новой серьезной работы. Может быть, поэтому в «Клоунах» и не надо искать слишком сложных проблем. Примем их как увлекательную прогулку в экзотический мир цирка, где вперемежку с дорожными приключениями, нас знакомят с маленьким исследованием на тему: искусство клоунады. ее прошлое и настоящее.

Однако в «Клоунах» не так уж все просто.

Даже в воспоминаниях художника о самой первой, теперь такой далекой встрече маленького мальчика с цирком присутствует то глубоко личное, феллиниевское, лирическое, драматическое отношение к жизни и к искусству, которое свойственно всем его фильмам без исключения. Конечно, в «Клоунах» Феллини не только грустит о былой славе цирка и о легендарных клоунах, которые некогда создали ему эту славу. Жизнь для Феллини, как цирковое представление, не раз оборачивается то грубым, то печальным, то жалким и нелепым балаганом. А истоки этого чувства как бы непосредственно, восходят к воспоминаниям детства, к первой встрече ребенка с цирком, напугавшей его, обрадовавшей и огорчившей.

И еще художник тревожится о том, что люди теперь реже смеются, что грубое, вульгарное комикование все чаще путают с истинной шуткой, с добрым и сердечным юмором. Скажем прямо, невеселые раздумья! Но сам-то Феллини с таким озорством вмешивается в игру на цирковой арене, в игру, по правилам которой и ему в конце концов Рыжий бесцеремонно нахлобучит ведро на голову, что, право же, меланхолический взгляд на вещи то и дело рассеивает веселая улыбка. Как истинный ученик Чародея, художник неистощим на щедрую выдумку. Если его фильм — реквием по исчезнувшему миру, то это и гимн во славу цирка, напоминание о тех неисчерпаемых возможностях, которые по-прежнему таит древнее и вечно юное искусство цирка.

Клоун умер. Да здравствует клоун!