«Ребёнок Розмари» не просто открыл направление произведений об оккультизме, став одним из краеугольных камней в своём жанре. Режиссёру удалось немыслимое – «вернуть фильмам ужаса то почтение, которым они пользовались в далёкие времена Мурнау, Мая, Лени, Вине и других мэтров немецкого киноэкспрессионизма», по точным словам советского киноведа Ромила Соболева. Правда, Полански, даже обратившись к роману /1966/ Айры Левина, вполне заурядному образчику «массовой литературы», действительно продолжил мистико-философские поиски творцов Старого Света, ориентируясь (если ограничиться кинематографом) всё же не только на пророческие во многом ленты послевоенной Германии, но в ещё большей степени – на гениальных «Ведьм» /1922/ датчанина Кристенсена. Однако неповторимость дарования выходца из Польши заключается, скорее, в умении вписываться, не изменяя своим принципам, в любую культурную среду, совершенно растворяясь в новой и чуждой фактуре – его, помня о чувстве «чёрного юмора» Романа, даже можно уподобить зловещим героям, Каставетам…

Если отвлечься от фантастичности истории, которая, к тому же, искусно ставится авторами под сомнение, приходишь к парадоксальному на первый взгляд выводу, что «Ребёнок Розмари» является произведением, точнейшим по аутентичности, по воссозданию атмосферы и отображению некоторых сущностных черт своей эпохи, находившейся в ожидании наступления Конца света – во многих отношениях. Тонкая, поистине дьявольская ирония Поланского заключается не в том, что на главную роль выбрана Миа Фэрроу, которой пригодилось католическое образование: Розмари помимо прочего мучительно преодолевает собственные религиозные комплексы. Приглашение Джона Кассаветиса воплотить образ Гая, просто ‘парня’, ничтожного человека из толпы, из большинства, само воплощение обывателя, с готовностью и радостью идущего на Предательство, словно лишний раз свидетельствует о внутреннем родстве стилистики картины манере знаменитой «нью-йоркской школы», сближавшей игровой кинематограф и документалистику. «Ребёнок Розмари» уникален ещё и по той причине, что является одним из немногих за всю историю кинематографа фильмом ужасов, обошедшимся без традиционных устрашающих эффектов – даже по-настоящему, до глубины души пугающий Дьявол, являющийся не то в видении, не то наяву, выглядит не более чем экстравагантным. А знаменитый эпизод, когда Розмари узнаёт правду (но режиссёр всё же не разрушает двойственности происходящего, оставив с апокалиптическим ощущением), не сумев совладать с материнским инстинктом, при желании можно воспринять в качестве вывернутой наизнанку сцены из некой «андеграундной» ленты, что также в немалом количестве снимались в Нью-Йорке в противовес фальсифицирующей действительность голливудской продукции… Красноречиво и камео Уильяма Кастла. Даже трагический случай в судьбе Поланского, когда его супруга Шэрон Тейт стала жертвой садистского убийства воспитанниками Чарльза Мэнсона, косвенно доказывает: реальность страшнее вымысла.