Раскрыть тайну, включающую далеко не только ответ на классический вопрос «Кто убил?», было бы настоящим преступлением по отношению к, безусловно, самому совершенному и пугающему хичкоковскому произведению! Дело не только в том, что потенциальные зрители лишатся возможности лично пережить сильнейшее эмоциональное потрясение, узнав о том, что… Будут грубейшим образом нарушены правила тонкой эстетической «игры», сочинённые мастером и не слишком опытным сценаристом Джозефом Стефано, – игры в дознавателя, своеобразного «человека, который хотел бы узнать побольше». Продуманные до тончайших нюансов кадры, особенно крупные планы лиц, словно заранее нагнетают в мотеле атмосферу сумасшествия, выдающую присутствие «психопата» (дословно название переводится именно так!) или, точнее, разлитого в воздухе «психоза». Той же задаче подчинена внезапная, повергающая в шок жанрово-сюжетная инверсия, уже в середине повествования создающая уникальный эффект, когда зритель отрешается от безнадёжных попыток предсказать ход авторских мыслей, оказавшаяся усвоенной кинематографистами в лучшем случае спустя три с половиной десятилетия. Не помогают даже многочисленные намёки, двусмысленные детали, мастерски обыгранные оператором Джоном Л. Расселом, достигшим высот мастерства в сцене в душе – и вопреки жесточайшим препонам со стороны цензуры! А оригинальную музыку Бернарда Херманна, сыгранную исключительно на струнных инструментах, звучащую контрапунктно по отношению к классической 3-ей симфонии Бетховена, обожаемой Бейтсом, и сам Хичкок считал на треть обеспечившей нужное воздействие.

Впрочем, не менее принципиально, что и на идейно-тематическом уровне автор вовсе не ограничивался решением узкоспециального круга задач, как утверждали недоброжелатели режиссёра. Хотя картина действительно поражает дотошностью, с какой воспроизводится фрейдистская символика, – и глубиной проникновения в подсознание человека, страдающего тяжёлой формой некрофилии, отягощённой раздвоением личности и «эдиповым комплексом». И тем не менее при всех уникальных формальных новациях «Психо», разумеется, много глубже. История, внешне напоминающая сенсационную заметку в провинциальной газете, послужила лишь поводом для грандиозного послания человечеству – предостережения об опасности тотального психоза, постепенно и скрытно овладевающего разумом людей, которые внешне-то остаются нормальными. В одном из ключевых (и дающем ключ к пониманию следующего шедевра маэстро, «Птицы» /1963/) эпизодов Норман демонстрирует Мэриэн, которая, как известно, далеко не безвинна, свою гордость – чучело птицы. И сразу – берётся обвинять во всех смертных грехах уже не только её. Всегда есть некто, кто выбран неведомой, потусторонней силой расплачиваться за совершаемые на протяжении веков преступления, нестерпимо страдая в ожидании всё новых жертв. Жертв не столько расстройства и изъянов психики, сколько – психоза, привитого цивилизацией.