Фильм - Красота по-американски (American Beauty, 1999)

Сэм Мендес, англичанин и, к тому же, новичок в большом кинематографе (но не в театре и на ТВ), произвёл подлинный фуррор неожиданно глубоким и всеобъемлющим постижением специфики жизни в США, гордо именующих себя «страной неограниченных возможностей». Национальная принадлежность здесь действительно важна, хотя куда принципиальнее место действия – субурбия, именно обитателей которой традиционно величают «стопроцентными американцами». История, подобная той, что приключилась с Лестером, теоретически могла произойти, конечно, везде – во всяком случае везде, где наличествуют похожие условия быта. Но проистечь и разрешиться так, а не иначе, – исключительно в «одноэтажной Америке», причём лишь в самом конце бурного XX века. Сценарий Алана Болла, специалиста по «ситкомам», изначально предполагал, судя по всему, комическую интерпретацию – и главную роль даже предлагали Чеви Чейзу, Тому Хэнксу и Джеффу Дэниелсу, а от постановки отказался, в частности, Терри Гиллиам. Только утончённая мендесовская режиссура вкупе с уникальной игрой Кевина Спейси и Аннетт Беннинг придала совершенно особое звучание событиям, со стороны, быть может, и выглядящим курьёзными.

Очень точная формула («среда заела»), не просто выведенная Антоном Чеховым, но обобщённая им до почти незыблемого закона человеческого существования, ничуть не утратила своей актуальности. Всю прелесть этого в один прекрасный момент как раз и ощутил мистер Бернэм, чьё внезапное пробуждение вполне сопоставимо с перерождением Нео из «Матрицы». Монотонно-безрадостное и, в сущности, бесперспективное прозябание, естественно, не могло однажды не превысить некоего критического значения, как в реакции ядерного синтеза. Неестественным кажется лишь то, что в условиях торжественно провозглашённой «политкорректности» покушением на основы устоявшегося образа жизни воспринимаются вполне невинные поступки рядового «яппи». Ведь речь не идёт ни об акциях гражданского протеста, ни даже о демонстративном уходе от опостылевших социальных пут, как поступил герой «Пяти лёгких пьес» /1971/, ни о тотальном бегстве в себя. Человек просто начал жить. Впервые обратил внимание на редкостную гармонию и красоту окружающего мира, для чего ему не понадобилась и видеокамера, как новому знакомому Рикки, приторговывающему марихуаной. Намёки на набоковскую «Лолиту» косвенно и не без издёвки указывают на то, что Лестера, чьи паспортные данные являются анаграммой фразы «Humbert learns» (‘Гумберт учится’), готовы принять за похожего совратителя и растлителя невинной обладательницы «красоты по-американски» – купающегося в розах юного ангела во плоти Энджелы, пусть носящей теперь фамилию Хейс, а не Хейз. Среда просто не может не избавиться от того, в ком видит столь серьёзную угрозу, причём намеренная непрояснённость обстоятельства, кто же именно в итоге привёл приговор в исполнение (дочь, жена, сосед или даже сам Бернэм), сообщает исходу поистине предопределённый и объективный характер.