Сложно спорить с тем, что «Охотник на оленей» стал определённой вехой – и не только в истории американского¹ кинематографа. Майкл Чимино первым² нарушил общественное табу, во весь голос заговорив о национальной трагедии, обнажив кровоточащую рану «вьетнамского синдрома». Самим композиционным построением фильм, по-своему преломляющий хемингуэевско-ремарковские традиции, совмещая три временных пласта, даёт понять, сколь тяжело – если вообще возможно – постичь глубину трагедии тех, кто вернулся (и не вернулся), людям, не покидавшим родную землю, где царит мир. И приятели Майкла, не попавшие в армию по состоянию здоровья, и любимые женщины, и все прочие обитатели городка, являющего собой показательный социальный срез Америки, могут разве что о чём-то догадываться и – в лучшем случае – сопереживать ветеранам, которые не станут прежними уже никогда. Даже Майкл, которому в сравнении с боевыми товарищами повезло больше всего, отказывается от давних бездумных привычек, в первую очередь – от возведённой в ранг ритуала охоты на оленей. План, когда он в забытьи рыдает, склонившись над телом Ника, не сумевшего одолеть собственную одержимость, сменяется кадрами телевизионной хроники с бесстрастным комментарием женщины-репортёра. Словами о завершающей главе американского вторжения во Вьетнам, что также «явилось мощнейшим стержнем единения людей за всю историю США». Но какова цена этого единения? Эпилог с печальным пением за столом гимна «Боже, благослови Америку», – эпилог, больше похожий на эпитафию, – никак не назовёшь «патетическим»…

И тем не менее позволю себе не согласиться с теми, кто счёл абсолютно безосновательным поведение советской (и ряда иных стран) делегации, покинувшей Берлинский кинофестиваль в знак протеста против участия ленты в конкурсе. Тому странному факту, что итало-американец (правда, ньюйоркец) Чимино и сценарист Дерик Уошберн, сделали основными действующими лицами выходцев из России и сопредельных земель, ещё даётся объяснение: вспомним, с каким неподдельным чувством Никонар отвечает армейскому бюрократу, русской ли является его фамилия Чевотаревич: «Нет, американской»… И даже навязчивое использование образа т.н. Russian Roulette, в том числе в жестоких сценах пытки «вьетконговцами» своих пленных, что, по признанию самих авторов (!), было плодом воображения, можно принять – с оговорками. Мыслимо ли найти драматически более острое выражение мотива игры со смертью³? Но чем объяснить «проходной» эпизод, когда вьетнамец-коммунист с автоматом Калашникова в руках бросает гранату в погреб, где укрываются его соотечественники (женщины и дети), и сам гибнет в огне, выпущенном из огнемёта Майклом?! Да и, вероятно, есть своя закономерность в том, что именно «боевые» кадры «Охотника на оленей» вскоре оказались растиражированы в уже откровенно антисоветских боевиках с участием Сталлоне, Норриса, Кэррадайна. Дальнейшая эволюция (деградация?) творчества Майкла Чимино доказала, что режиссёр является во всех смыслах американцем, будучи не в состоянии выйти за навязанные идеологические рамки, даже не задумываясь о чьих-либо ещё страданиях. Про его более талантливых соотечественников, например, Копполу, Олтмана, Кубрика, этого, к счастью, не скажешь.


__________
1 – Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и усилия руководства английской кинокомпании EMI, оказавшей авторам содействие ещё в середине 1970-х, когда голливудские студии боялись вьетнамской тематики, как огня.
2 – Видимо, по той же причине картина, обошедшаяся в производстве в значительную сумму ($15 млн.), пользовалась весомым зрительским успехом, принеся $27,436 млн. прокатной платы.
3 – Между прочим, линия была почерпнута в сценарии Луиса Гарфинкла и Куинна К. Редекера (они значатся соавторами идеи) «Человек, который пришёл играть», написанного в 1975-м и не имевшего никакого отношения к вьетнамской тематике.