Судьба этой ленты, по иронии судьбы, не может не вызвать в памяти обстоятельств появления на свет другого талантливого произведения, причисленного к редкому феномену – фильму ужасов на советский лад. Для Константина Ершова и Георгия Кропачёва, студентов Высших курсов сценаристов и режиссёров, киноверсия гоголевской повести «Вий» стала своеобразной путёвкой в профессиональную жизнь. К Олегу Тепцову, выпускнику ВГИКа, взявшему за основу рассказ «Серый автомобиль» Александра Грина, обратились с аналогичной просьбой – отснять дополнительный материал для своей дипломной работы, которого бы хватило на полнометражную кинокартину. Овчинка, пожалуй, стоила выделки, даже невзирая на излишне назойливую рекламную кампанию. Уверения в том, что наконец-то на экраны вышел фильм, который может на равных конкурировать с зарубежными триллерами и хоррорами, скорее, вредили произведению. Параллелей с создателями проходных опусов дебютант, думается, и не желал, а до уровня лучших жанровых образчиков «Господин оформитель» всё-таки не дотягивает. Оставим в покое американский кинематограф, накопивший богатейшую традицию сотворения на экране мистической и пугающей атмосферы. Но даже сравнение, например, с «Дежа вю» /1987/ югослава Горана Марковича, также заставлявшего содрогаться советских зрителей смутных времён «перестройки», будет не в пользу нашей ленты.

В некоторых отношениях чувствуется нехватка опыта режиссуры – и стремление продемонстрировать новоприобретённые знания и навыки, проявляющееся, например, в том, с каким тщанием Тепцов выстраивает композицию каждого кадра, подчас идёт в ущерб общему темпоритму. Но ему и сценаристу Юрию Арабову¹ не откажешь в редкостном мастерстве стилизации, в высоком искусстве постижения атмосферы канувшей в Лету эпохи. Смутный период между революциями и в преддверии Первой мировой войны оказывается, по мысли авторов, на удивление созвучен последнему этапу существования СССР. «Серебряный век» русской культуры соседствовал с воистину болезненными откровениями – вольным или невольным проникновением художников, как главных провидцев, в запретную сферу трансцендентного. Платон Андреевич, блистательно сыгранный Виктором Авиловым, ненароком выступает единомышленником пушкинских фаталистов и богоборцев, Дона Гуана² и Германа, встречаясь с собственным творением – одушевлённым в буквальном, а не переносном смысле. И это оказывается куда страшнее отвратительных телесных деформаций, на которые, как правило, делают упор зарубежные коллеги. Дальше – персональный апокалипсис, в социальном плане отзывающийся болезненной сменой общественных формаций. К вопросу о соотношении формы и даже оформления – с глубинным содержанием, квинтэссенцией явления или существа…


__________
1 – Известен преимущественно по работе с Александром Сокуровым.
2 – Обратим внимание на мастерское введение эпизода, когда, точно реквием, звучит великолепная ария из классической оперы по мотивам этой маленькой трагедии.