Этот фильм в 1959 году был снят Жан-Люком Годаром, имя которого в те годы никому ни о чем еще не говорило. Однако картину, получившую название «На последнем дыхании» («A bout de souffle»), признали новаторской, имевшей свой отличительный стиль. Эта нехитрая история рассказывает об одном угонщике автомобилей и убийце полицейского Мишеле Пуакаре и его американской подруге Патрисии. Исполнители главных ролей Жан-Поль Бельмондо и Джин Сиберг стали после этой картины звездами кино. Этот фильм породил целое направление во французском кино, получившее название «новая волна». Съемки протекали не в студиях, а на улице, в реальной обстановке. «A bout de souffle» был по-своему революционен, потому что отражал на экране дух времени и жизненные реалии. Сиберг и Бельмондо почувствовали этот дух еще до того, как отразили его в своих героях. Бельмондо словно ведет беседу с Хамфри Богартом, держа сигарету в уголке рта и поглаживая перед зеркалом пальцем поля шляпы. По-мальчишечьи худенькая Сиберг предстает недотрогой; ее сексапильность угадывается лишь при более близком рассмотрении. Впоследствии Бельмондо суждено будет сняться в целом ряде боевиков, а Сиберг покончит жизнь самоубийством. Целых пять лет по Голливуду курсировал проект новой экранизации фильма, пока в нем не согласился сниматься Ричард Гир. Это было довольно смелое решение, потому что все обстоятельства поначалу были скорее против.

Сценарий еще в 1978 году написали известный ранее лишь по андеграундному культовому фильму «Дневник Дэвида Хольцмана» (1967) Джим Макбрайд и его соавтор Л. М. Кит Карсон. Они получили согласие на съемки новой версии от Жана Люка Годара. На студии «Парамаунт» вначале заинтересовались кратким десятистраничным изложением сценария. Однако потом, когда был представлен готовый полный сценарий, от проекта отказались. Тогда двое авторов вместе с продюсером Марти Эрлихманом обратились на «Юниверсал». Там согласились профинансировать проект, но с условием, чтобы Карсон и Макбрайд к нему никогда больше не имели отношения. Чтобы найти хоть какую-то возможность реализовать свой замысел, авторы согласились. Был написан новый сценарий и отослан Роберту Де Ниро. Однако тот отказался от роли, и после этого интерес пропал и у «Юниверсал». Затем проект пытались принять к исполнению на «Орионе», но все попытки привлечь Джона Траволту и Аль Пачино окончились неудачей, после чего сценарий снова попал на «Парамаунт». Студия остановила свой выбор на английском режиссере Фрэнке Роддаме (снявшему фильм «Квадрофения»), и у того сразу возникла идея пригласить на главную роль Ричарда Гира.

Гир был согласен, в том числе и со сценарием Карсона и Макбрайда, но «Парамаунт» вдруг почему-то снова отказался от проекта. Роддам к тому времени занялся уже другими съемками, и тут Гир впервые в жизни почувствовал, что может своим авторитетом звезды решить судьбу фильма. Проект было решено снова передать «Ориону». Ричард Гир согласился на главную роль. За постановку фильма взялся было Майкл Манн, прославившийся позднее своим многосерийным творением «Полиция Майами, отдел нравов». Он сразу предложил новую интерпретацию сценария, которая никому не понравилась, а потому пришлось вернуться к Карсону и Макбрайду. Сначала у Гира были сомнения насчет того, можно ли доверить постановку режиссеру-новичку, особенно если учесть, что в фильме планировались сцены откровенного секса. Но, подумав, Гир все же согласился. Он поверил в Макбрайда. Втроем они еще раз переработали сценарий, уже принимая во внимание распределение ролей. Позднее в своей статье для журнала «Филм Коммент» Карсон писал, что Гир сам работал со сценарием за пишущей машинкой, расписывал эпизоды и диалоги, Макбрайд правил, отбирал, а Гир посредничал между двумя сценаристами.

Понятно, что римейк, сделанный Годаром по идее романа Франсуа Трюффо, сильно отличался от сценария, что получился у новых соавторов. В конце концов, на дворе стоял 1982 год, и за двадцать с лишним лет кое-что уже изменилось в жизни. В то время как «A bout de souffle» (написанный, кстати, под влиянием фильма Джозефа Н. Льюиса «Опасная страсть» («Gun Crazy», 1949), связал мифы американского кино с выступлениями мятежной молодежи Европы, «На последнем дыхании» должен был уловить совсем другой дух времени. А дух этот жил сейчас, скорее всего, в Лос-Анджелесе, куда, собственно, и перенесли действие задуманного фильма.

Джесс Луджак (Гир) восхищается героем комиксов, но прежде всего — самим собой. Ему надо во что бы то ни стало исчезнуть из Лас-Вегаса, и для этого он угоняет старенький «Порш». И вот под музыку Джерри Ли Льюиса он мчится в ночи, прорываясь сквозь полицейские посты. Его засекли, на убийцу устроили облаву, но он все равно уходит в Лос-Анджелес, где живет Моника Пуакар (Валери Каприски). Она учится в университете на архитектурном отделении. Он очень хочет ее видеть; ему кажется, что он влюблен, хотя знаком с ней всего четыре дня. Он бесцеремонно пробирается в ее квартиру, определяет по трусикам, что попал, куда надо, чувствует себя как дома, принимает душ, разгуливает голый по всем комнатам, танцуя и насвистывая. Некоторое время спустя он находит Монику в университете; его поведение — сплошной эгоизм и самолюбование. Он заходит к ней на экзамен, отодвигает от ошеломленного профессора стол и учиняет беспорядок. Предлагает обескураженной Монике ехать с ним в Мексику, при этом даже не удосужившись спросить, что она сама чувствует к нему. Уже с первых эпизодов Ричард Гир своей экстравагантной игрой делает образ Джесса Луджака впечатляющим и запоминающимся. По дороге в Лос-Анджелес он сам с собой разговаривает, раскачивается и крутит баранку в такт рок-н-роллу Джерри Ли Льюиса. Джесса в исполнении Гира и вправду становится похож на героя комиксов; его нарциссизм перекликается с нарциссизмом самого актера. Джесса — самый настоящий бандит, и Гир заставляет его постоянно двигаться и время от времени бросать испепеляющие взгляды прищуренных карих глаз. Это яркая актерская работа с полной самоотдачей на протяжении всего фильма. Одетый в узкие клетчатые штаны и отделанную рюшем рубашку, Гир превращает свою роль в исследование телесной игры. Вплоть до навязчивой суеты с пританцовываниями и припрыгиваниями. Позы подражают популярным образцам, а характер в целом представляет собой сочетание знакомых жестов, подобно тому как в фильме Годара Жан-Поль Бельмондо, словно «цитирует» Хамфри Богарта.

В Лос-Анджелесе Джесс пытается раздобыть денег, не подозревая о том, что полиция уже буквально наступает ему на пятки. Лишь когда он увидел в газете свое фото, его лицо принимает выражение загнанного зверя. Он впервые словно почувствовал, как на его шее затягивается петля. Однако очень скоро его бьющее на эффект поведение и эгоистичная самообращенность помогают ему забыть о своих страхах. Да и Моника все быстрее втягивается в орбиту его обаяния. Первоначальное недоверие и даже неприязнь, которую она испытывала к нему, когда он вторгся в ее внутренний мир, уступает место увлечению его бездумной веселой ловкостью и ошеломляющей сексуальной притягательностью. А может, Моника увлечена и его противоречиями, ведь Джесс действует бесшабашно, без всякой логики, и говорит пустыми, ничего не значащими фразами — совсем как супермен из комиксов, который не принимает в расчет ни законы физики, ни теорию вероятности.

«Все или ничего» — таков девиз героя комиксов и Джесса тоже. Луджак играет револьвером, словно пультом дистанционного управления для телевизора. Вот только жизнь нельзя нажатием кнопки переключить на другую программу. А когда его розыск был объявлен и по телевизору, он уходит в свой мир самообмана. Оправившись после первоначального шока и безысходности, он поворачивается спиной к камере. Сначала в движение приходят плечи, потом верхняя половина тела, а потом весь Джесси начинает покачиваться в такт музыке. Он весь ушел в себя. Кит Карсон очень наглядно описал в «Филм Коммент», как Ричард Гир, еще готовясь к роли, перевоплотился в человека-аутсайдера Джесса Луджака: «Мы переписывали одну сцену. Гир дошел до реплики Джесса и вдруг начал выговаривать слова все быстрее и быстрее, без передышки, в новом ритме, и это было похоже на валун, скатывающийся с горы. Я взглянул на него: он стоял за письменным столом весь в поту, с трясущимися от смеха плечами, и продолжал читать... Может быть, это звучит не очень правдоподобно, но я наблюдал, как Гир меняется буквально на глазах: очертания его тела словно «смазались», его всего внутри перетряхивало. Именно в тот момент Ричард поймал образ, или же наоборот — Джесс Луджак вошел в него».

Фурор произвела уже первая любовная сцена, когда после нескольких поцелуев в плавательном бассейне Джесса и Монику потянуло на письменный стол. Это был настоящий шок для чопорной Америки. Гир в который уже раз демонстрирует свое тело без всякой утайки, ведя себя при этом совершенно естественно. И далее по сюжету, когда они еще раз вместе занимаются любовью, никаких похотливых мыслей их нагота не вызывает. Не перестаешь удивляться, насколько непринужденно Гир действует в подобных сценах. Никто более из звезд Голливуда, не считая Мадонны с ее эксгибиционистскими наклонностями, не отваживается на такую откровенность.

Гир — дитя просвещенных восьмидесятых, и потому следует категорически отмести всякого рода спекуляции по этому поводу. Разумеется, все сексуальные сцены в «На последнем дыхании» сыграны совсем не так, как об этом писали в рекламных заголовках. И неважно, что актеры не скрывали взаимной симпатии друг к другу. Хотя Валери Каприски и высказала после съемок одну мысль, вызвавшую недоумение: «Мы любовные сцены вовсе не играли. Они были наполовину настоящими. Нельзя сказать, что ты лишь играешь, когда от тебя ждут действий» (Davis), все же это следует, наверное, отнести к недостатку профессионализма, который испытывала тогда актриса. Гир же не переставал снова и снова повторять, что при таких сценах вокруг кровати стоит вся съемочная группа, весь коллектив, и никто не допустит никакой эротической атмосферы.

Уже сам выбор актрисы на роль Моники имел свою особенность. Всем с самого начала было ясно, что в силу отхода от первоначального варианта фильма вместо неизвестной американской актрисы следует найти неизвестную французскую актрису. Макбрайд с Гиром отправились в Париж и начали искать подходящую кандидатуру. Более шестидесяти актрис прошли пробные съемки в схожих любовных сценах. Все они проявляли скованность и напряжение. Лучше всех показала себя Валери Каприски. Зато в своих последующих работах в кино она, напротив, отличалась более провоцирующей откровенностью и менее артистичной игрой.

Итак, Джесс в поисках денег рыщет по Лос-Анджелесу. Денег ему никто не дает, в основном утешают, уговаривают подождать. Полиция его вот-вот накроет — понятно, что это лишь вопрос времени. Когда казалось, что уже некуда деваться, он снова ускользает вместе с Моникой, которую окончательно втянул в свои дела. Они прячутся за экраном в одном кинотеатре, где идет фильм «Опасная страсть», и снова занимются любовью. Моника уже понимает, что у них нет будущего, и все же дает себя уговорить еще раз уехать с ним.

В парке одной заброшенной виллы Джесс с Моникой собираются дождаться утра. Сюда друг Джесса должен принести деньги, и потом они уедут в Мексику. Когда Моника спросила его о планах на будущее, Джесс отвечает, что чувствует себя «проклятым»: он якобы получил когда-то «благословение черта». Довольно раздраженная реакция Джесса, который едва в состоянии скрыть свое беспокойство, умело передана Ричардом Гиром, который и тут верен своей манере телесной игры. Его Джесси суетится, как пойманный зверь в клетке, он едва сдерживается, чтобы не двигаться хотя бы минуту. Но оказывается, что Моника предала его. Когда Джесс это обнаруживает, его легкомыслие уступает место страху. Он в последний раз собирается с силами. Окруженный полицией, он решается на свое последнее выступление — впервые на публике. Наконец он может всем показать, как умеет танцевать рок-н-ролл. Джесс танцует, дергается, трясется и бьется в судорогах, провоцируя полицию, задыхаясь, хватая ртом воздух из последних сил, а в глазах — смерть. В этой сцене Ричард Гир довел образ своего героя до границы смехотворного, что разделило мнения критиков на два полярных лагеря.

Те в большинстве своем не приняли этот эпизод, но фильм «На последнем дыхании» все равно имел коммерческий успех. В Европе фильм пытались прежде всего сравнить с картиной Жан-Люка Годара, что было, пожалуй, вовсе не в пользу Макбрайда. Его-то фильм был продуктом поп-культуры и перенял все ее черты — он такой же яркий, пестрый, громкий, лихорадочный, конъюнктурный. Джесс передвигается в некоем синтетическом мире: это монтаж из комиксов, рок-н-ролла и кинематографических передвижных декораций. Последовательным можно признать лишь то, что герой убегает в мир грез. Даже Лос-Анджелес выглядит нереально. Улицы пестры, солнце ярко, настроение навязчиво. Макбрайд сделал искусственность чувств своей темой, и в лице Ричарда Гира нашел такого актера, который своей игрой отвечал этому замыслу. Жесты Джесса Луджака точно выстроены режиссером. Они идут ему так же мало, как и расцветка его клетчатых штанов. «На последнем дыхании» — это на самом деле не столько римейк, сколько реамериканизация подхваченного в Европе американского мифа. Это сделано скорее вульгарно, игриво, нарочито весело, с избытком бурлящей энергии и воспринимается как угодно, но только не революционно.

Подлинная слабость фильма заключена в его концепции. То, что у Годара совершается с игривой легкостью и без особого смысла, Карсоном и Макбрайдом доведено до неуклюжей шутки с последующим объяснением — чисто в стиле голливудского кино, откровенно рассчитанного на молодежную или интеллектуально непритязательную публику, которая всегда требует объяснения каждого действия. Но на этой «восьмиполосной автостраде», где преследования, конфликты и любовные сцены следуют одна за другой и находят развязки — времени на размышление нет, иначе зритель будет предугадывать все заранее. Поэзия же фильма Годара заключается в водопаде искрометных диалогов. Манера речи Гира иногда фактически приближается (в первоначальной редакции) к звуковой живописи, подобно комиксам, где больше звуков нежели слов.