Сформулированная (в развитие идей древних атомистов) Ньютоном концепция пространства и времени, как абсолютных категорий, существующих независимо от материи и друг от друга, господствовала в научных кругах вплоть до «новейшего времени» – в эпоху расцвета классической физики и торжества механики. Не менее выдающийся мыслитель и учёный Лейбниц, отстаивавший, опираясь на Аристотеля, взгляды на пространство как на совокупность мест тел, а на время – как на число движений, оставался, таким образом, непонятым до тех пор, пока эйнштейновская теория относительности не изменила наше понимание устройства Вселенной. Нечто подобное произошло и в кинематографе, поскольку на заре истории этого вида искусства схлестнулись две несхожие и, более того, взаимоисключающие точки зрения на его природу. Всем известна печальная участь Жоржа Мельеса, промчавшегося, сияя, точно комета, по кинонебосклону, чтобы досрочно завершить выпуск фильмов и закончить жизнь простым продавцом игрушек на вокзале Монпарнас. Но что ещё хуже – та разновидность творений «седьмой музы», за которую он ратовал всей душой, была признана неперспективной и оказалась на долгие десятилетия вытесненной на глухую обочину. И де-факто, и в ключевых теоретических работах. Безоговорочно восторжествовал люмьеровский подход, озвученный одним из братьев, Луи, как потребность в «натуре, схваченной налету», и получивший затем всестороннее развитие – вплоть до глубокомысленной идеи Андрея Тарковского¹ о «запечатлённом времени». Опыт же Мефистомельеса (по ёмкой и ехидной характеристике Поля Жильсона) вдохновлял разве что ремесленников-энтузиастов вроде Роджера Кормана да творцов с британской студии EMI с их «воинами Атлантиды»… Вплоть до наступления эры суперзрелищных лент, когда старика Жоржа в одночасье возвели в почётный ранг первого волшебника кинематографа – предшественника и идеолога всех фантазёров и визионеров: от Джорджа Лукаса и Стивена Спилберга до Тима Бёртона.

Впрочем, заслуги Жоржа Мельеса, даже отмечая ограниченность метода мастера, признавали все крупные историки «важнейшего из искусств». Слишком богатым и неповторимым воображением он обладал, слишком много изобретений после себя оставил, не подозревая, что вскоре они перестанут считаться фокусами, войдя в арсенал режиссёров, включая самых строгих приверженцев реализма, слишком яркой, талантливой и энергичной личностью являлся. «Путешествие на Луну», возможно, не покажется наиболее совершенным в техническом отношении², но вбирает в себя квинтэссенцию мельесовской эстетики. Любопытно, что автор обратился к таким серьёзным произведениям признанных фантастов, как «От земли до луны» /1894/ Жюля Верна и «Первые люди на луне» /1895/ Герберта Уэллса. Вот только они послужили основой для остроумной и захватывающей феерии, призванной поразить почтенную публику³ свободным полётом фантазии, грандиозностью и вычурностью декораций, магией превращений и одновременно – добродушно смеющейся над стереотипами самонадеянного человека. Астрономы носят мантии и колпаки астрологов, а главным аргументом президента клуба становится… книга, летящая в лицо скептику. Если учёные мужи собираются в прекрасном замке, то постройка снаряда ведётся утомлёнными пролетариями, гармонирующими с сумрачным и дымящим, точно преисподняя, индустриальным пейзажем (предтеча ланговского Метрополиса?!). Летательный аппарат попадает Луне в глаз (!), а путешественников поджидают не только живописные сны о звёздах и планетах, но и негостеприимные, более того, агрессивные селениты. Наконец, падение в пропасть завершается мирным приводнением… И всё это в невообразимом темпе, с массой придумок и превращений: светила принимают образы очаровательных девушек, зонтик оборачивается гигантским грибом, дикари исчезают от удара, оставляя после себя клубы пыли… Под занавес своего творчества, в 1911-м году, Жорж Мельес представит любопытную ленту «Галлюцинации Мюнхгаузена»⁴, полнее всего проиллюстрировавшую иллюзорную и именно галлюцинаторную (в хорошем, даже высоком смысле!) природу эстетики маэстро. Как бы то ни было, а редкие научно-фантастические произведения о космических одиссеях не будут нести на себе отблеска его ранних, по-французски изящных и буйных видений, навеки запечатлённых на целлулоидную плёнку.


__________
1 – Показательно анализировавшего в числе прочего ранние короткометражки братьев-французов.
2 – В этом плане предпочтительнее, скажем, вторичное («улучшенное») «Путешествие через невозможное» /1904/, о полёте на солнце.
3 – От посетителей ярмарочных балаганов до заядлых театралов, знакомившихся с фильмами по завершении очередного спектакля.
4 – Это название куда точнее (и по сюжетным перипетиям, и по существу) версии «Приключения Мюнхгаузена».