«Мы же должны соответствовать их представлениям о японцах», – шёпотом сообщает Нагара-сан его помощник, убеждая патрона, что глупый и пошлый вид развлечения, когда гости берут за обедом суши прямо с тел обнажённых девушек, существенно ускорит подписание важного контракта. Нечто подобное много позже скажет помощник Дэвиду, уточнив, что должен выговориться, несмотря на то, что наверняка разрушит его мнение о присущей людям из Страны Восходящего Солнца скромности. Однако в данном случае куда важнее внутренняя убеждённость самого безутешного испанца, мимоходом признающегося Рю, что не разделяет всеобщих предрассудков о замкнутости и отгороженности японской культуры от всего остального мира…

Справедливости ради следует отметить, что Изабель Койшет и прежде без видимых усилий вписывалась в номинально чуждую культурную среду, хотя, скажем, её предыдущий подобный опыт – «Элегия» /2008/, о судьбе престарелого американского профессора, интеллектуала-«шестидесятника», всё же не показался мне безусловно удавшимся. А вот в случае с Токио с первых же кадров и, что в данном случае не менее важно, звуков, с редкостным тщанием и любовью собранных, систематизированных¹ в завершённую карту, становится ясно: это её город. Сорокавосьмилетняя женщина-режиссёр, самостоятельно и в одиночку пишущая сценарии своих картин, по-видимому, намеренно добивается созвучия ряду признанных кинопроизведений. Уже с завязки закрадывается подозрение, что Дэвида и Рю постигнет та же печальная участь, что и молодых японца и француженку из шедевра Алена Рене, обречённых в силу, если так можно выразиться, трагичности самой истории их родных стран. В то же время испанец средних лет сталкивается с ситуацией, до боли напоминающей обстоятельства, в каких очутился в Париже бывший американский журналист в исполнении Марлона Брандо, – и также² пытается забыться, растворившись в интимной связи с новой избранницей. При всей необычности ситуации вторая (или первая?), теневая профессия Рю не проходит даром, оставляя в смятении, подобном тому, что показал на примере такого же «падшего ангела» Вон Карвай. Сознательно поддерживается аллюзия и на «трудности перевода», применительно именно к Японии раскрытые Софией Копполой.

Впрочем, всё это вовсе не свидетельствует о вторичности замысла, тем более – о плагиате. Лента является редким примером сознательного использования чужих тем, мотивов, визуальных и акустических образов, целых опусов³ и создания на их основе глубоко личного, прочувствованного изнутри произведения. Причём «Карта звуков Токио» уподобляется выдающимся фильмам, упомянутым выше, и в том отношении, что является художественным слепком («картой звуков»!) собственной эпохи, исчерпывающе передавая нюансы мироощущения людей в начале нового тысячелетия, ознаменовавшегося разнородными феноменами: от глобальной культурной интеграции до мирового финансового кризиса.


_________
1 – На сюжетном уровне это оправдано введением фигуры рассказчика-повествователя – престарелого звукооператора, друга молчаливой Рю.
2 – Койшет, пожалуй, не уступит Бернардо Бертолуччи в чувственности и знойности эротических эпизодов.
3 – Вспомним японскую переработку неувядающего романса Эдит Пиаф, приобретающую силу навязчивого лейтмотива.