Наслаждаясь огромным резонансом, вызванным картиной «Если бы…» /1968/, Малькольм МакДауэлл предложил Линдсею Андерсону продолжить сотрудничество – но услышал обескураживающий ответ в том духе, что «хорошие сценарии не растут на деревьях». Однако в данном случае особого внимания заслуживает даже не настойчивость, с какой актёр добился цели, убедив развить придуманную самолично¹ идею именно Дэвида Шервина, а тот факт, что картина увидела свет вскоре после лучшей работы «восходящей звезды», – и также демонстрировалась силами кинокомпании Warner Bros. Pictures. Причём здесь вряд ли сказались привходящие обстоятельства – вроде публичного конфликта Стэнли Кубрика и Энтони Бёрджесса, в который оказался втянут (на стороне писателя) Малькольм, припомнивший постановщику ряд личных обид. Бессчётные иронические отсылки к «Заводному апельсину» /1971/ – от младшего научного сотрудника по имени Стэнли и приглашения Уоррена Кларка² до самой логики развёртывания экранных перипетий – не кажутся беззлобной шуткой, равносильной знаку уважения художнику, но и не должны быть по легкомыслию поняты в качестве язвительного выпада в адрес коллеги. Признавая мощнейшее художественное воздействие упомянутой антиутопии, Андерсон вместе с тем старательно подчёркивает, что не согласен со сделанными Бёрджессом и Кубриком выводами, делясь собственными, внутренне непротиворечивыми и не менее меткими соображениями о законах существования современного общества. О духе времени. Суть его притязаний можно выразить примерно так: а почему, собственно, необходимо ставить во главу угла насилие? Применительно к существующему положению вещей насилие – лишь одно из множества средств достижения глобальной цели, занимающее своё «скромное» место, используясь сильными мира сего в ключевые моменты и с нужной дозировкой. К акту насилия может прибегнуть режиссёр-интеллектуал, отвешивая оплеуху упрямому кандидату на главную роль, а может – многоопытный полковник Стайгер, невозмутимо и детально обосновывающий влиятельному промышленнику, сэру Джеймсу Бёрджессу (ага!), необходимость поставок для истребления мятежников химического оружия с маркировкой PL45, известного как «Мёд». Но что является первопричиной? Естественно, жажда преуспевания, впитанная с младенчества, чуть ли не с молоком матери, и свербящая, точно зуд, подталкивая на совершение неблаговидных поступков. Надолго ли хватит Трэвиса, набравшегося за годы тюремного заключения высоких помыслов (книги – как аналог процедуры Людовико?!) о братстве людей?..

Полезно провести ещё одну, не столь очевидную параллель. Если предыдущая картина Андерсона, Шервина и МакДауэлла вызывала ассоциации с другим замечательным произведением о безжалостном отрочестве, «400 ударов» /1959/, то дальнейшие хитросплетения судьбы Альтер-эго Франсуа Трюффо не могли не пробудить внутренний протест у британских кинематографистов, по-прежнему приверженных идеалам «рассерженных молодых людей». Покинув застенки сурового учебно-воспитательного учреждения, Мик получает даже более заманчивый шанс, чем Антуан Дуанель в исполнении Жана-Пьера Лео, и, кстати, ещё решительнее вытравливает в себе свободолюбие и бунтарские наклонности, перерождаясь в убеждённого конформиста. Вспомним, как миссис Роу ставит его в пример другим кандидатам, восхваляя искреннюю и заразительную улыбку, которой бы позавидовал и Дейл Карнеги. Только помогло ли это свежеиспечённому «счастливчику»? Вправе ли парень рассчитывать на лучший удел, чем несчастный («unlucky») сборщик кофе из едкого пролога, стилизованного под «великий немой», которого также изобразил Малькольм?.. Режиссёр, развенчивая одну красивую легенду за другой, терпеливо проводит своего героя по всем мало-мальски значимым сферам: преуспевающая частная компания, государственный сектор в его самом совершенном варианте³, религиозная идиллия, набирающая неслыханную мощь наука⁴, легкомысленный шоу-бизнес, наконец, высшие деловые круги, органично сочетающие коммерцию с политикой. Надо полагать, человек может найти отдохновение лишь в творчестве (например, на съёмочной площадке)? Но ведь и там придётся, наступив на горло собственной песне, растянуть рот в улыбке, а кинопробы оборачиваются грандиозной дискотекой, где в беззаботно танцующей толпе нетрудно узнать всех участников (одних и тех же – лишь менявших обличия) затянувшегося путешествия Трэвиса по жизни.

Однажды уже сделав фантастическое допущение («если бы…»), Линдсей Андерсон продолжил процесс не разрушения, а… обогащения реализма весьма парадоксальным образом – уходя в фантазию и абсурд. Передавая знания и наблюдения об обществе в такой концентрированной форме, которая немыслима при традиционных эстетических ограничениях. Тревожа дух великого Вольтера, авторы всё же сохраняют критический настрой по отношению к нему – как к одному из ярчайших идеологов того типа буржуазного мироустройства, что был порождён Просвещением. Современный Кандид (даже Кандид!) одержим личным преуспеванием – и пусть нынешней Кунегунде кажутся скучными и старомодными его рассуждения о десяти миллиардах способов заработка. Думается, Андерсону ближе Бертольд Брехт – и не только из-за схожего переосмысления наследия античного театра, чей хор, комментирующий события, долго считался жутким архаизмом. Блистательные зонги в исполнении Алана Прайса (бывшего лидера The Animals), лично принимающего некоторое участие в сюжете, задают картине неповторимый ритм и атмосферу, но прежде всего – комментируют события извне, отстранённо, напрямую взывая к сидящим в зрительном зале «счастливчикам» и «бедным людям». Давно распростившись, как и Бертольд, с иллюзиями относительно добра и справедливости «в этом лучшем из обществ», Линдсей, к его чести, не абсолютизирует персонального видения мира, особо выделяя «нейтральное», по-житейски мудрое глобальное (данное на восьми языках) послание⁵: «Все люди испытывают перемены // Никто не знает что происходит // Люди двигаются с места на место // А жизнь мира идет своим чередом».

В заключении обязательно хотелось бы упомянуть о том исключительно почётном статусе, который фильм получил у киноведов и киноманов в СССР, где прошёл по экранам (да, с сокращениями – но и во многих западных странах, включая США и Швецию, не обошлось без серьёзных купюр) в 1975-м году.


__________
1 – На это, между прочим, есть прямое указание в заключительных титрах.
2 – Бывшего droog’а Алекса можно лицезреть в трёх разных ипостасях: церемониймейстера в закрытом ночном клубе, Уорнера и медбрата.
3 – Обстановка повышенной секретности не мешает уловить тонкий намёк на причастность западных спецслужб к аварии советского космического корабля.
4 – Пророческие речи профессора Миллара вкупе с результатом его «исследований» (существо с головой человека и туловищем свиньи) будут пострашнее экспериментов доктора Бродского!
5 – Остановимся на варианте перевода куплета из композиции Changes, приведённом в титрах.