Конечно, в данном случае едва ли можно говорить о прорыве в масштабах всего кинематографа – в сфере поиска путей синтеза музыки и потоков зрительных образов. В сопоставлении с такими шедеврами, как «Фантазия» /1940/¹, «Жёлтая подводная лодка» /1969/, основанная на творчестве The Beatles, и, тем более, адаптация/1982/ другого «пинкфлойдовского» альбома, «Стена», картина дебютанта Эдриана Мэйбена, конечно, значительно уступает. И тем не менее «Пинк Флойд: живьём в Помпеях» является несомненным достижением в рамках своего жанра – документального музыкального фильма.

Главное, чем мэйбеновская постановка выгодно отличается от подавляющегося большинства подобных произведений, – отсутствие «репортажного», беспристрастного, а по существу, формального подхода. Мэйбен, будучи допущен в святая святых – творческую лабораторию, закрытую, как правило, для посторонних и любопытствующих, пользуется предоставленной ему возможностью с тактом. Он добивается уникального эффекта. Дэвид, Ник, Роджер и Ричард коротают собственный вечер трудного дня, мирно трапезничают, смакуя устрицы, обмениваются необязательными репликами, делятся в интервью соображениями о разных сторонах жизни, даже участвуют в записи композиций… И никакого намёка на то, что нашему взору предстали гении или просто высокоодарённые художники! Хуже того, задумчивый, чуть «потусторонний» взгляд отдельных участников квартета вкупе с прозвучавшим высказыванием в том духе, что «Пинк Флойд» напрасно считают группой, завязанной на наркотической тематике (буквально – drug-oriented), поневоле навевает подозрения в определённых пристрастиях, оставшихся за кадром. Но как только быт улетучивается… Как только вступает музыка… Как только гармония звуков многократно усиливается столкновением со зрительными образами… Возникает ощущение, которое невероятно трудно передать словами, – ощущение, что стал очевидцем рождения Чуда.

Вот и в формировании визуального ряда, и в монтажном решении Эдриан Мэйбен руководствуется не одним лишь абстрактным чувством прекрасного, не ограничивается банальным подбором броских кадров и их кричаще ярким сочетанием. Бельгийский кинематографист выдерживает внятную и, заметим, весьма впечатляющую трактовку музыкального материала. Неторопливые космические панорамы, завораживающие монументальностью и плавно перерастающие в изумительной красоты картины природы… Полуразрушенные помпейские фрески, которые даже в таком виде² производят исключительно сильное впечатление, давая представление о расцвете культуры, канувшей в Лету… Наконец, тревожные кадры стихийных бедствий, включая съёмки могущественного Везувия, по-прежнему не бездействующего! Всё это, многократно усиливаемое музыкой, оставляет со странным ощущением. Эсхатологическое настроение в итоге преодолевается – и приходит умиротворённое, просветлённое состояние, чувство гармонии со всем сущим. Между прочим, не под влиянием ли работы Мэйбена и у Годфри Реджо возник его уникальный замысел?!


__________
1 – Обращение к симфонической музыке.
2 – По сути, лишь жалкие остатки уникального памятника!