Фильм - Разрисованная вуаль (The Painted Veil, 2006)

Странно, что представители отечественной фирмы-прокатчика, компании «Пирамида», решили проявить, вопреки обыкновению, буквалистский подход. Ведь фильм основан на одноимённом романе Уильяма Сомерсета Моэма, название которого переводилось на русский язык по-другому, как «Разрисованный занавес» и «Узорный покров». Вроде бы никакая вуаль, тем более кем-то разрисованная, в картине не фигурирует, а создавать (за автора) столь серьёзные метафоры – слишком рискованно. Особенно если учесть, что на самом деле писатель намекал на проникновенную первую строчку из сонета Перси Биши Шелли: «Не поднимай раскрашенную завесу, которую люди называют Жизнь»… Впрочем, в данном случае это – ещё не самое большое разочарование, испытанное во время просмотра. Данное обстоятельство тем более странно, что, если верить западным источникам, проект фильма разрабатывался на протяжении без малого десятилетия. В первую очередь к числу его энтузиастов следует отнести, вероятно, сценариста Рона Найсуонера, который достаточно вольно обошёлся с литературным первоисточником. Это как раз не вызывает удивления, поскольку по предшествующим работам кинодраматурга можно вполне безошибочно сказать о нём как об обладателе романтической натуры и о большом любителе экранных мелодрам. А вот то, почему к съёмкам с такой увлечённостью подошёл актёр Эдвард Нортон, уже вызывает недоумение. Он будто бы не просто курировал проект на протяжении последнего времени, но даже намеревался выступить режиссёром. А главное, настоял на приглашении (вместо Николь Кидман) другой голливудской «звезды» – Наоми Уоттс, которую якобы пришлось уговаривать почти год. Так и хочется спросить: оно того стоило? И в чём причина достаточно высокой оценки художественного уровня ленты, получившей, в частности, «Золотой глобус» (за оригинальную музыку Александра Деспла), но очень плохо¹ встреченной зрителями?

Сложно составить доподлинное представление о том, каким фильм задумывался, но, судя по всему, не получился. Быть может, некой современной вариацией на темы, излюбленные кинематографистами в так называемую «золотую пору Голливуда». Ведь ещё в 1934-м Ричард Болеславский осуществил первую экранизацию романа, рассчитанную почти исключительно на кинодиву – Грету Гарбо. Только при всём таланте Наоми Уоттс, внешнее сходство которой с кинозвёздами 1930-х годов подмечали многие, от Дэвида Линча до Питера Джексона, её игрой восхититься сложно. Актриса, право, слишком скупа на эмоции и неоправданно рафинированна даже в те моменты, когда бурлят страсти. Например, в эпизоде измены супругу со светским ловеласом, как раз послужившей причиной отъезда в ту область в Китае, где бушует эпидемия холеры. Или в сценах, когда, вопреки любым ожиданиям, вновь вспыхивает возвышенное чувство… Так и не удаётся убедить себя поверить, что в этой апатичной, уставшей от жизни аристократке ещё бьётся живое сердце! Да и сам Эдвард Нортон, который, казалось бы, просто не умеет существовать на экране неестественно, словно не прилагает особых усилий для того, чтобы его Фейн был воспринят как подлинный, а не вымышленный человек. Со своими слабостями, но живой. Живой и страдающий, готовый на отчаянные, почти безысходные поступки, однако, невзирая на разочарование, – ещё не вытравивший в себе способность любить. Беспристрастность авторского взгляда на события иногда достигает таких высот, что режиссёра хочется сравнить с самим Уолтером, сухо и сосредоточенно занимающимся изучением своих бактерий… «Разрисованная вуаль» непременно будет сопоставляться с иными, более известными (и, кстати, куда восторженнее встреченными публикой) ориентальными мелодрамами вроде «Любовника» /1992/ или «Индокитая» /1992/. Только вот кинематографический почерк Джона Керрана на поверку не отличается ни утончённостью в передаче нюансов мыслей и чувств, что блистательно продемонстрировал Жан-Жак Анно, ни заразительной экспрессивностью манеры Режи Варнье. Скучно, затянуто и – при всей строго выдержанной правильности – почти официально. Причём это касается и политической составляющей картины, предельно деликатно (хочется сказать – безучастно) представляющей отдельные эпизоды из бурной истории Китая. Частичным исключением здесь оказывается разве что эпизод разговора наместника властей новой формации с правителем, возглавлявшим местность сообразно древним обычаям, который отказывался рисковать своими людьми. Эпизод не то, чтобы острый², но по крайней мере – драматически напряжённый.

А ведь нельзя не отметить, что имя режиссёра как раз и могло даровать определённую надежду. В сущности, его новая постановка практически повторяет конфликт, столь щемяще и даже надрывно звучавший в предшествующей работе – американо-канадской ленте «Мы здесь больше не живём» /2004/. Также, кстати, являвшейся киноадаптацией, хотя и двух рассказов (правда, менее известного писателя – Андре Дабаса). И та же Наоми Уоттс просто потрясающе сыграла тогда жену, которой настолько опостылела семейная жизнь, что она с готовностью окунулась в любовный роман с лучшим другом мужа – а супруг её искренне понял. Куда всё это подевалось, как только проблематика получила историческую перспективу?! Почему интонация вдруг обрела сухость и нарочитую беспристрастность? Вопросы являются, конечно, риторическими. Ибо ждать ответа попросту не от кого.

__________
1 – В североамериканском прокате фильм принёс чуть более $5,5 млн., затраты же на производство составили $19,4 млн. Причём в прессу проникли сообщения, что, когда у американских продюсеров иссякли средства, они обратились за помощью к китайским партнёрам. А те выдвинули условия изъять по идеологическим соображениям несколько кадров, и в результате общий хронометраж уменьшился примерно на 38 секунд.
2 – То, что он соответствует «правильным» представлениям современных историков, не вызывает сомнений.