Любопытно и показательно, что «Коровы» увидели свет в один год с другой испанской картиной, возвращающей в канун гражданской войны и также посвящённой воинской доблести и трусости, любви и предательству, – «Прекрасной эпохой». Причём, хотя первая полнометражная лента тридцатичетырёхлетнего Хулио Медема была отмечена премией «Гойя» в номинации «Лучший новый режиссёр» и наградами на кинофестивалях в Токио, Монреале, Турине, национальная отборочная комиссия не прогадала, предпочтя выдвинуть на соискание «Оскара» работу его старшего коллеги. Всё-таки фильм Фернандо Труэбы по сценарию Рафаэля Асконы открыт во внешний мир – подобно тому, как его Фернандо в итоге решает покинуть родные края, отправившись вместе с обворожительной юной избранницей Лус в США задолго до того, как начнутся боевые действия. В то время как медемовский Перу, напротив, при первой удобной возможности возвращается из затянувшейся эмиграции домой, к подруге детства Кристине, пусть и выдавая себя в критический момент за американского фотожурналиста, якобы сохраняющего нейтралитет в противостоянии республиканцев и националистов. Да и во многих иных отношениях «Коровы» могут показаться со стороны чуждыми, погруженными в национальную культурную среду, далеко не во всём понятную и тем зрителям, кто, хорошо зная общеевропейскую и даже испанскую историю, тем не менее смутно представляет себе особенности замкнутых баскских реалий.

Отчасти это справедливо. Однако дебют (как, пожалуй, и всё творчество) Хулио Медема требует не столько обширных фактических познаний, сколько искреннего стремления раскрыть душу тому потоку, быть может, не всегда приятных и безмятежных образов и эмоций, к которому режиссёр-соавтор¹ сценария позволяет приобщиться, припасть, точно к живительной реке. Разумеется, можно остаться на уровне фабульных перипетий, наблюдая за драматичными поворотами в судьбах Мануэля и Кармело, их детей и детей их детей. Наблюдая и поражаясь тонко уловленному кинематографистами закону коловращения бытия, описываемого на языке философии в понятиях диалектики, но находящему отражение и в обыденном сознании – хотя бы в глубокомысленной поговорке о том, что всё неизбежно возвращается на круги своя. Поступок трусливого дровосека, оказавшийся сродни предательству родных и близких, да и самого себя, остался в тайне – однако с неотвратимостью довлеет над двумя родами и над всей деревней, словно проклятие. Не осознаётся людьми логически, ощущаясь в лучшем случае интуитивно – и обуславливая странные, подчас дикие и спонтанные деяния и переживания, придавая даже такому высокому чувству, как любовь гнусный привкус инцеста. Это без видимых усилий со стороны постановщика (кстати, уроженца той же провинции Гипускоа) приобретает иносказательно-обобщённый характер, выводя на грустные размышления о метаморфозах участи басков, издавна лишь стремившихся отстоять культурное своеобразие, выжить как самобытный народ, но, в силу допущенных слабостей и компромиссов, оказавшихся в числе поборников² установления жестокой диктатуры Франко.

И всё-таки «Коровы» резко выигрывают в сравнении с «Прекрасной эпохой» не только в анализе исторических катаклизмов. Медем оказывается ближе, скорее, к Милчо Манчевскому с его блистательной притчей «Перед дождём» /1994/. С той разницей, что коллега из Македонии довольствуется незначительным временным отрезком, живописуя ужасы современной гражданской войны в Югославии, притом что Хулио – охватывает взором сразу четыре эпохи. А кроме того, не нуждается в столь явном драматургическом новаторстве (нарушение хронологии, создающее в финале эффект «зацикливания» экранных событий) и прибегает к более тонким художественным приёмам, например, доверив одним актёрам исполнить роли несхожих по характерам и взглядам представителей разных поколений Мендилусе и Иригибелей. Но в обоих случаях образы животных и всей неравнодушной природы оказываются чужды традиционным³, антропоцентрическим установкам, ставятся на уровень, как минимум, не ниже отведённого самозваным хозяином планеты самому себе. Весь мир наполняется священными тайнами (в том числе, хотя и необязательно, пугающими до глубины души), которые не постичь разумом. В них можно лишь заглянуть, зачарованно смотря в коровье око, в объектив фотокамеры и бездонное дупло дерева. Или постараться уловить ускользающую суть в художническом прозрении, наполняя нарисованные в примитивистском стиле полотна (равно как – запечатлеваемые на киноплёнку кадры) глубоким, сакральным смыслом… В непонимании, хуже того, в высокомерном отказе от собственного естества и кроется, по Хулио Медему, усугубляющаяся драма современного человека.


__________
1 – Вместе с Мишелем Гастамиде, который отважится на самостоятельную постановку лишь спустя двенадцать лет.
2 – Вспомним, как женщина бьёт тревогу, призывая мужчин скрыться в лесу, услышав о приближении войск националистов, включая отряды «рекете».
3 – Как, скажем, в популярной французской трагикомедии «Корова и пленный» /1959/ с участием Фернанделя, некогда получившей одобрительный отзыв другого кинокритика, ставшего кинорежиссёром, – Франсуа Трюффо.