Англоязычную кинематографию Канады американцы традиционно считают своего рода удалённым филиалом «фабрики грёз», оперативно переманивая в Голливуд тех режиссёров, кто (подобно Айвену Рэйтмену, Дэвиду Кроненбергу, Бобу Кларку) достойно проявил себя в художественном и особенно – коммерческом отношении. А вот их коллегам, работающим во франкоговорящих провинциях, рассчитывать на схожие возможности не приходится – и даже пробиться на западноевропейский кинорынок оказывается крайне нелегко. Тем более вдохновляющим должен стать пример Дени Аркана, вообще-то скромно трудившегося в «важнейшем из искусств» с начала 1960-х (с девятнадцати лет), который в одночасье прославился на весь мир. Недорогой (с бюджетом CAD1,8 млн.), лишённый авангардистских ухищрений в области формы, камерный фильм принёс в национальном кинопрокате CAD2,2 млн., был неплохо принят в США¹ и в итоге – нашёл дистрибьюторов в 27 странах. Не менее заслуженными представляются вручение авторам восьми премий «Джени», выдвижение картины на «Оскар», а также успех в Канне (приз ФИПРЕССИ) и даже на Московском международном кинофестивале, где ленту не без колебаний показали вне конкурса.

В чём же кроется секрет режиссёра-сценариста, который формально – недалеко ушёл от типичного телеспектакля на извечные, набившие оскомину темы отношений представителей противоположных полов, связанных священными узами брака или не претендующих на ограничение взаимной свободы? Конечно, для значительной части аудитории времён неконсервативной «рейганомики» показались избыточно (шокирующе?) откровенными и детализированными разговоры о всевозможных видах и формах сексуальных пристрастий, даже если иллюстрирующие примеры отличаются предельной деликатностью. От супружеской близости до случайных половых связей. От рассказов о неудавшихся адюльтерах и просто забавных казусах (например, о попытке профессора познакомить застенчивого гостя из Африки с девушкой, оказавшейся… трансвеститом) до крайне двусмысленных «эстетических» соображений Клода, тем самым – способного спровоцировать подозрения ещё и в педофильских, а не только в гомосексуальных наклонностях. От оргии свингеров до посещения массажного салона… Словно Аркан задался неблагодарной целью предельно полно и честно очертить интимную сферу западного (явно не ограничиваясь собственно Монреалем) общества, точнее, той его части, что относится к интеллектуальной элите, и предложить художественную модель², которую могли бы с благодарностью принять сексологи, положив в основу разнообразных классификаций. И не более того?..

Вообще-то канадский кинематографист не скрывает (подчёркивая это, в частности, уважительным упоминанием в диалогах), что опирается на опыт Вуди Аллена, одним из фирменных приёмов которого всегда было введение назойливой, без устали обсуждаемой темы секса, смущавшей и… манившей пуритански настроенных зрителей. Вот только Дени Аркан быстро развенчивает заблуждения нью-йоркского интеллигента, всё-таки не оставляющего надежду на то, что за тягой к удовлетворению физиологических потребностей таятся более высокие устремления. Различия в семейном положении и вкусах отнюдь не обуславливают несхожести во взглядах на любовь, понимаемую друзьями примерно одинаково, в приземлённом ключе – как «горячка», улетучивающаяся после года-другого совместной жизни. Собственно, накал возвышенных чувств давно перестал быть в центре внимания, уступив место более обобщённому и прозаическому понятию – личного счастья. Хуже того, счастья, всё настойчивее, хотя и безотчётно, сводимого к растянутому удовольствию – подобно тому, как сложную философскую концепцию гедонизма постепенно усекли до поиска чувственных наслаждений. Прозорливее всех видится Доминик, провёдшая в данном подруге интервью параллель между современностью и такими явлениями, как упадок Древнего Рима и кризис христианского средневековья, когда подняли на щит ту же самую категорию (личное счастье). Не все её сотрапезники готовы признать незаметное подтачивание устоев западной цивилизации, приметы заката глобальной и могущественной американской империи, но то, что их остро ощущает каждый из собравшихся за столом историков, становится очевидным задолго до завершения сеанса…

Рискну выдвинуть предположение, что столь демонстративная сосредоточенность на интимных подробностях не являлась для автора самоцелью, лишь позволив добиться наибольшей наглядности. Когда покинувшие дом для променада товарищи вдруг начинают, не сменив интонации, рассуждать о том, что можно наблюдать при ядерном ударе, это звучит не менее дико. Или обратим внимание на мимолётную реплику про неизбежность утраты последней светлой веры, веры в марксистскую мечту, в которой – грустное признание в разочаровании в идеалах юности целого поколения. Дени идёт куда дальше, чем Артур Пенн и Лоуренс Кэздан³, не оставляя «шестидесятникам», с потрохами продавшимся за обеспеченное буржуазное существование, возможности обрести хоть какую-то замену преданным ценностям – в любви или семье, науке или искусстве… Близится безмолвие, вязкая, затягивающая пустота. Если описанный Платоном пир служит местом, где мудрейшие из мудрых позволяют прикоснуться к сокровищнице высших смыслов, а душа – просветляется, то аркановский ужин со всей очевидностью обнажает скрытые декадентские тенденции, от которых всего шаг до глобальных деструктивных процессов. Клод, ожидающий диагноза врачей, постепенно укрепляется в подозрениях о серьёзном (возможно, летальном) исходе своей болезни, и даже рассвет, согласно приведённому отрывку из его университетской лекции, знаменует скорую гибель. А то, как стремительно за физической (вслед за моральной) смертью индивида следует последняя стадия заката империи – крушение, режиссёр исчерпывающе раскроет спустя 17 лет в продолжении, названном, естественно, «Нашествие варваров».


__________
1 – За пять месяцев демонстрации в двух-трёх десятках кинотеатров кассовые сборы составили $1,9 млн.
2 – И неизбежно обретя последователей (Тодда Хейнца, Грегга Араки и др.), всё сильнее углублявшихся в область извращений как таковых.
3 – Имеются в виду их картины «Четверо друзей» /1981/ и «Большое разочарование» /1983/.