Первые несколько минут очень трудно уловить намеренно прерывистый, скомканный ритм фильма – однако постепенно на удивление легко привыкаешь и к резкой смене эпизодов, и к эффекту камеры «Стэдикам», в последнее время, особенно после торжественного манифеста датской «Догмы», столь полюбившейся кинематографистам. Вполне допускаю, что в том как раз и состоял замысел режиссёра, которому понадобилось, не прибегая к явному «аттракциону» (то есть, как пояснял автор этого термина советский мэтр Сергей Эйзенштейн, элементу, «подвергающему зрителя чувственному или психологическому воздействию, опытно выверенному и математически рассчитанному на определенные эмоциональные потрясения воспринимающего»), вывести аудиторию из состояния внутреннего равновесия или, хуже того, самодовольства – и вызвать особое настроение. Уже по содержанию и прежде всего – по характеру разговора в прологе двух молодых приятелей становится ясна природа тех проблем, которые будут затронуты в картине. А вскоре, к тому же, выяснится, что один из собеседников, Тома Сейр, предпочитающий зваться на английский манер, Томом, зарабатывает себе на жизнь тяжёлым да и не слишком благородным делом, скупая и перепродавая недвижимость, причём в случае необходимости – не останавливаясь перед необходимостью терроризировать и даже силой выбрасывать на улицу жильцов, в основном бедняков. Его связывают сложные взаимоотношения с престарелым, трудящимся, хотя с меньшим успехом, в той же сфере отцом по имени Робер (ветерану Нильсу Ареструпу редко везло на столь яркие роли!), который сообщает сыну о своём желании повторно жениться и, кроме того, в очередной раз просит его об одолжении – разобраться со злостным должником, кажется, турком. Однако поворотным моментом в жизни Сейра-младшего неожиданно оказывается встреча с прославленным импресарио, курировавшим концертную деятельность его матери, ныне покойной, и предложившим испытать силы самому Тому, когда-то подававшему неплохие надежды как пианист…

В пересказе подобный поворот сюжета может показаться если не малоубедительным, то во всяком случае – относящимся к тому разряду, что можно охарактеризовать лишь выспренно, велеречиво: подарком судьбы или улыбкой фортуны. Однако режиссёр без видимых усилий (естественно, при содействии тридцатиоднолетнего актёра Ромена Дюри, знакомого хотя бы по роли Арсена Люпена) избавляется от громкого, торжественного пафоса, никак внешне не подчёркивая исключительность события. Подготовка Тома к предстоящему прослушиванию, в предвкушении которого он берёт частные уроки у Мао Лин, талантливой пианистки из Китая, недавно прибывшей во Францию, вызывает откровенное непонимание как у отца, считающего занятие бесполезным, так и у партнёров по бизнесу, Сами и Фабриса, уверяющих, что от этого страдает дело. Причём мир классической музыки, мир гармоничных (даже если до достижения подлинной гармонии предстоит ещё долго работать!) звуков, не без мучений извлекаемых из фортепиано в квартире эмигрантки, не говорящей по-французски ни слова, вовсе не противопоставляется всей прочей действительности – безжалостной, подлой, опасной. В перерывах между уроками Тому приходится решать очередные проблемы родителя, связавшегося с суровым русским гангстером по фамилии Минсков (любопытные возникают ассоциации, не правда ли?), прикрывать друга, изменяющего жене, и нехотя продолжать махинации с недвижимостью.

Можно с уверенностью сказать, что к своим пятидесяти трём годам Жак Одиар превзошёл своего отца Мишеля, и если не на кинодраматургическом поприще, то в качестве режиссёра – точно. Его шестая самостоятельная постановка, снискавшая триумф на церемонии награждения главной национальной кинопремией (восемь «Сезаров», включая основные номинации) и большой успех в прокате, где сеансы посетило 1,0136 миллионов зрителей, со всей очевидностью свидетельствует о редкостном даровании, которое, к сожалению, пока в меньшей степени оценено за пределами Франции. Картина «Моё сердце биться перестало» (название является намёком на признание знаменитой пианистки, чьи записи вдохновляют Тома, в том, что ей тяжело играть, когда сердце бьётся слишком часто) может напомнить такой уникальный фильм, как «Самурай» /1967/ Жана-Пьера Мельвиля. Жак Одиар, написав сценарий вместе с Тонино Бенаквиста, также взял за основу… американскую картину, хотя в обоих случаях о том практически не догадываешься при просмотре. В своё время «Пальцы» /1978/ (другой вариант перевода – «Фингерс», по фамилии главного героя) Джеймса Тобэка потрясли изумительной игрой Харви Кейтеля, поразившего тем, с какой самоотверженностью и достоверностью актёр вжился в характер, шизофренически распадающийся на два конфликтующих. Только во французском «римейке» раскол органически вырастает из глубин самой действительности, где накрепко увязано и переплетено всё подряд: душевные терзания и устремления конкретных людей, попытки установления межличностного контакта (Том, например, открывает, что любит Алин, супругу неверного Фабриса), наконец, всё неспокойное социокультурное пространство современных западных мегаполисов. Процесс, повторюсь, намеренно вуалируется авторами, и даже череда эпизодов и отдельных планов, кричаще разных по своей сути, вовсе не отвечает задачам перекрёстного монтажа, использовавшегося Девидом Уорком Гриффитом и его бесчисленными последователями, наоборот, для косвенного сопоставления внешне неодинаковых событий и явлений. Как примирить возвышенное и низменное, идеал и угрюмые реалии, быт и бытие? Необыкновенная, ошеломляющая развязка, невзирая на трагичность разрешения одной из линий интриги, а также эпилог, когда действие переносится на два года позже, всё же оставляют надежду на примирение с самим собой (к счастью, задолго до того состояния, когда сердце перестаёт биться совсем) и установление всеобщей гармонии.