Хоть и куда меньше, чем хотелось бы, но подчас японцы все-таки развлекают всех аниме с чем-нибудь своим этаким, исконным, а если даже не совсем исконным, то уже практически везде воспринимаемым как органически японское. То спорт какой-нибудь вставят, еще и сопряженный в основном не с телесными усилиями, типа шахмат сёги, типа го или каруты. То невесомо-небрежно пленяют взор искусством традиционного кукольного театра бунраку (оно же нингё дзёрури), как в Puppet Master Sakon. Театр но где-нибудь да маячит, играющим на сямисене бродячим слепым музыкантам тоже перепала толика внимания (Nitaboh, the Shamisen Master). Вот теперь настала очередь и ракуго, так что те, кто смотрели данное аниме, в любом случае совсем уж неграмотными в японской культуре не помрут. А если «падающие слова» западут аж в душу, то их познавательному заряду сие уж точно не в укор.
Главных героев здесь как будто двое, но временами, точнее на время очередного юмористического этюда, нет-нет и примерещится, что их как минимум два десятка, а то и больше. Потому что полноценным героем тут словно становится еще и каждый персонаж, воплощенный на сцене Кикухико, Сукероку и прочими местными кудесниками. Перевоплощаются же они неповторимо, что особенно наглядно при традиционной минималистичности средств, при наличии из реквизита разве что ткани и веера, при молниеносном переключении между ролями лишь изменением тона голоса и наклона головы. То, что Кикухико снискал лавры выступлением в женской одежде, только оттеняет, насколько он искусен в самых разных амплуа, не переодеваясь.
И вот перед зрительским взором — уже галерея пестрых типажей. Добропорядочных граждан, гейш, усталых путников в заснеженной глуши, посетителей ресторанчика, духов, ловких и не очень пройдох, хитрецов и плутов. Спектр жанров огромен — хоть ракуго по идее являет собой комический рассказ, но у него есть немало и чуть иных ответвлений. Рассказы о потустороннем, страшные истории, трогательные вещи... Да что там, если даже одна и та же речевая зарисовка в разном исполнении часто и трактуется по-разному. Недаром тут толкуют, насколько рассказ «Синигами» ввергает в трепет в устах Кикухико и насколько он же смешит, прочтенный Сукероку. Так что к списку жанров данного аниме так и тянет присоединить жанры всех здешних находчивых миниатюр.
Какие-то из этих рассказов того и гляди имеют параллели в анекдотах и сказках других стран — во время непревзойденного номера про вора так и вспоминались истории про Ходжу Насреддина. Какие-то и впрямь обусловлены именно японскими особенностями, двойные самоубийства явно аллюзия на реальный японский, когда-то даже чересчур там распространенный феномен. Но все они непременно обладают своими художественными достоинствами. Историям о знатных господах и дамах обоснованно свойственна некая театральность и аффектированность. Ювелирна огранка слова в историях фольклорных. Острая сатира на человеческие пороки и изъяны общества щедро уснащена, точно пряностями, игрой слов, харизматичными идиомами. У многих историй даже развязка достаточно неожиданна. Колоритные бытовые сценки, возможность прикоснуться к клокочущей, динамичной стихии повседневности, держать руку на пульсе жизни большого города — все это тоже в здешнем репертуаре.
Сквозному же сюжету придают свое обаяние и манерный, сдержанный юноша, и неугомонный живчик, вовсю фонтанирующий остротами. Отменно воссоздана атмосфера нескольких разных эпох. Последовательно иллюстрируется, как на смену старым обыкновениям постепенно приходят новые. С другой стороны, старики тоскуют о старых благоприличных временах, когда еще никто не смотрел телевизор, и нередко все еще имеют возможность ломать жизнь молодым, осмелившимся заикнуться о необходимости внести в старое искусство что-то актуальное. Чем подкупает Кикухико, так это тем, что в старости он остается сердобольным и способным гибко отвечать на новые обстоятельства, понимает, где буква, а где дух, и за какие древние скрепы точно не стоит цепляться. И памятуя, как учитель некогда выгнал его друга, находит в себе достаточно великодушия не прогнать собственного незадачливого ученика. В этом одном моменте как будто переплетается все — и композиционные взаимосвязи, и урок человечности без тени нравоучения, и характеры, и залог того, что новая эра окончательно настала и возврата к косности не будет.
Он такой, этот мир, в котором происходящее на сцене часто перекликается с событиями из жизни самих героев. Тут ссорятся и мирятся, подставляют другу плечо, неторопливо семенят в эстетичных одеяниях или шумно едят собу, репетируют или медитативно пьют чай, а чеканный, лаконичный слог и филигранные, отточенные диалоги соседствуют с емкостью и непринужденностью просторечия. Неясно, поможет ли аниме постичь столь прихотливую японскую душу, но вот на то, что в мире есть еще что-то впечатляющее помимо внешних спецэффектов, тут намекают — часто самыми «низкими» предметами и темами, но оттого только талантливее.
|
