О Jigoku Shoujo можно сказать много хорошего. Очень стильное и мрачное аниме, ритмы которого (понимаемые в самом широком смысле - графика, музыка, само неторопливое развёртывание экспозиции, как на ожившей картине) завораживают. И все кажущиеся излишними повторы работают на идею вечности пороков и слабости человечества, а с ними - и на неотвратимость воздаяния (как за одно, так и за другое). Тех, кто оказывается способным вырваться за пределы этого постоянного кружения колеса сансары, очень мало (именно это показывается в бесконечной череде печальных новелл). И тем больше они заслуживают уважения. Особенно те, кто ещё молод, и не успел обрести опыт и мудрость, терпение и стойкость, а с ними - и умение противостоять искушениям. (Рад, что среди них оказалась и совсем юная Щибата Цугуми.)
ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕРЫ
А вот определение бывших смертных в экзекуторы - поистине дьявольский замысел. Даже у казавшейся стопроцентной кудере Эммы Ай, четыреста лет как заведённой исполнявшей и возглавлявшей ритуал отправления в ад, как только дело коснулось далёкого потомка Сентаро, предмета её детского, первого и единственного чувства (тоже поддавшегося минутной слабости, а потом всю жизнь пытавшегося загладить этот грех), крышу сносит напрочь. Ай снова гибнет и сама отправляется по уже въевшемуся в печёнки пути в ад. Но её тут же последовавшее неожиданное возвращение в свою похоронно-карательную команду (и явно снова в качестве главы) вызывает недоумение и горечь. Мало того, тут уже она не останавливается перед ложью, передёргиванием, изощрённым и бьющим по самым уязвимым местам детской души Цугуми психологическим насилием (набралась-таки навыков за все века своей скорбной службы), на фоне её собственной внешней юности и красоты, а тем паче - собственной и абсолютно незаслуженной детской смерти - ещё более отвратительными.
Слетают вся её ледяная невозмутимость и те проблески внимания и сопереживания к бедным жертвам судьбы и обстоятельств (и опять-таки своей слабости), ставшим её клиентами, провожаемыми в последний путь, которые выдавали сохранившуюся под толщей столетий адской повинности и коркой забвения своей страшной кончины добрую душу. Перед нами предстаёт сплошная истерзанная многовековым страданием открытая рана, кровоточащая жестокостью и бессмысленной безумной беспощадностью к невинным, особенно девочке, лишённой матери, которую Ай, когда её собственные подчинённые не дают ей самой прикончить Цугуми и Хаджиме, пытается заставить убить отца, небезгрешного, но лишь в том, что не простил горячо любимой жене измены.
Как это попустили все, кто стоял за и над Ай? Что, действительно "Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и выше."?! ?
И почему Цугуми и Хаджиме, снова пережившие стараниями Ай весь ужас смерти матери и жены, и сами оказавшиеся сначала под её прицелом и на волосок от гибели, а затем объектом её извращённых смертоносных манипуляций, относятся к ней не просто так спокойно, но и с явным состраданием?
Вопросы остаются без ответа. Маленькая детская ручка утопает в широкой мужской ладони, дочь и отец поворачиваются спиной к полыхающему храму Семи детей, заххённому Ай, и тихий девичий голосок с нежностью произносит: "Пойдём домой."
|
