Судьба — это уже давно трепетно оберегаемый японский, да и просто восточный, фетиш. При просмотре то и дело вспоминался анекдот «Скажи наркотикам да, скажи наркотикам нет... А вообще, хватит уже разговаривать с наркотиками! » Потому что говорят ли герои «Я люблю слово «судьба», говорят ли они «Я ненавижу слово «судьба», в любом случае судьбе они приписывают завышенное значение. При давних к тому предпосылках ориентальных учений и торжестве буддизма над здравым смыслом оно конечно и неудивительно. Часто такое ощущение, что герои, даже если бы судьба передумала, догнали бы её, скрутили и объяснили, что она никак не имеет права прекращать их мучить, настолько они не расстаются с фразой «Это нам заслуженное возмездие». Если дети сами верят в свою виновность, кто ж догадается, что они ни с какого перепугу не должны отвечать за действия родителей (не говоря уж о тех случаях, когда это ещё и не родные родители).
Похоже, что после «Эльфийской песни» и «Девочки-волшебницы Мадоки» предпочтительно, чтобы вселенскую боль на себе несла очаровательная розоволосая, до предела жертвенная девочка. Это и впрямь может производить драматический эффект и прослезить, поскольку плата за волшебство здесь, как в «Хрониках крыльев», вполне осязаема, существенна и взыскивается без проволочек. За спасение зверька — повреждённый палец, за жизнь подруги — серьёзный урон своему здоровью, за спасение мира — ну, понятно... Только когда какую-то ситуацию можно было бы разрулить и без магии, такие страсти начинают вызывать скептицизм. Похвально стремление на всё пойти ради подруги, а в полицию-то сначала хоть попробовать обратиться слабо было? Ну ладно дети, они могут законов и не знать, а вот где у учителей и прочих взрослых глаза, если они не бьют тревогу, когда маленькая девочка постоянно ходит искалеченной.
В чём нельзя отказать образу Момоки, так это в том, что она, будучи по сюжету даже давно умершей (подобное, кстати, встречается в очень разных аниме) оказывает на происходящее не меньшее влияние, чем живые герои.
Что тут можно ловить в первую очередь, так это символизм, благо его тут есть, и его, что далеко не всегда светит зрителю, даже растолкуют. Кое-что прояснят не сразу, и это донельзя удачно: настойчиво с самого начала мелькающие в метро фигурки красноволосой и синеволосой юных звёздочек обретают-таки связь с основной линией повествования. Сказка же про девочку и барашков поэтична и символична, но расшифровывается весьма быстро: почти сразу открытым текстом объявляют, кто здесь барашки, кто есть кто, да зритель и сам уже без подсказок мог это вывести.
При этом разумных идей тут было не так уж мало. Историю Ринго Огиномэ, девочки-сталкерши, можно интерпретировать как своеобразную притчу о том, что не стоит пытаться примерять на себя чужую, заведомо сильно отличающуюся роль, а не то себе накладней выйдет. Дождаться бы только, чтобы кто-нибудь когда-нибудь объяснил японским аниматорам, что отсутствие эпатажа, этти, откровенных нарядов, похабных ситуаций и вызывающих ракурсов — ещё не признак непродвинутости. Скорее наоборот, действительно взрослое и продвинутое аниме не нуждается ни в каких фишках, рассчитанных явно на гормональных подростков и подростковое восприятие.
Кандидатура в самые важные морали этого аниме — то, что нельзя помочь кому-то, жертвуя для этого кучей других людей. Суровый красавец Камба Такакура предан своей безусловно трогательной Химари. Но становится ли от этого менее свинским его поведение по отношению к другим девчонкам или готовность уничтожить многое и многих, лишь бы купить чудо?
Когда речь идёт о избавлении кого-то от смерти, мне всегда вспоминается одна из «Хроник Нарнии» К.С. Льюиса, «Племянник чародея». Там мальчик Дигори мечтает, чтобы выздоровела его тяжело больная мама, и Колдунья его подбивает украсть запретное яблоко. Но Дигори выдерживает искушение, и тогда ему яблоко достаётся уже с позволением и с благословением. Волшебный лев Эслан объясняет ему, что укради он яблоко, то мать бы тоже выздоровела, но тогда рано или поздно наступил бы момент, когда все бы об этом пожалели. Это иносказание того, что за некоторые границы заходить недопустимо, некоторые средства катастрофически искажают самую сияющую цель. Допустим, если честный человек знает, что за его/её жизнь заплачено загробленными чужими, то своя жизнь превращается в наказание гораздо хуже смерти.
Поскольку Камба по ходу дела страдает, поскольку Химари правда о Камбе приносит новые терзания, да и исходя из того, каков конец, можно считать, что эта мораль здесь проводится. Но так как здесь страдают чуть более чем все герои (и для обманчиво мягкого и беззаботного сэнсэя нашлась своя тёмная история) и многие откровенно ни за что ни про что, выводы несколько затуманены.
Ну вот, и мне остаётся только пожелать, чтобы кто-нибудь из японской аниме-индустрии взялся за такое домашнее задание: раскрыть подробнее и чётче темы, затронутые здесь, ни разу не упоминая заветного слова «судьба».
|
