Джет (Спайку): Про лошадь я еще могу поверить.
Фэй: Можешь?!
Джет: Но тебе стоило придумать что-то получше, чем ковбой в ковбойском прикиде.
Фэй: Так проблема в этом?
Джет: Будь он одет как самурай…
Фэй: …это звучало бы правдоподобней.
Дружное издевательское ржание.
На самом деле, ребята нечаянно прозрели будущее (или, с их точки зрения, прошлое?), и вслед за "Ковбойским бибопом" настал черед "Самурайского чамплу".
Безбашенный беглый каторжник с Рюкю, замкнутый ронин, волокущий на себе груз вины, и бойкая пятнадцатилетняя девочка, целеустремленная, как отшваркнутый битой Мугена бейсбольный мяч. Первый намерен стать самым крутым воином… нет, не так, – самым крутым всем на свете… нет, опять не так, – доказать миру, что он уже и так есть самое крутое все на свете, второму постыла слава сильнейшего в его смертоносном искусстве (такому отстраненному, утонченному, что даже странно, как в этих своих маленьких изящных ручках он держит катану – зато не удивлюсь, если он играет на свирели, любуясь луной, или слагает дивные танка), и он безмолвно ищет истинную свободу и истинный Путь. Если учесть, что первому всего 19, а второму 20, многое становится понятным.
Третья же искренне одержима чувством, которое сродни мести, чувством, которое она непременно должна выразить, и ради этого выражения она готова (что очень по-женски) прошагать пол родной Японии, энергично и возмущенно отмахивая рукой в такт шагам. Для того, чтобы начать путь, третьей не хватает самого малого – решимости двинуться с места, и тогда судьба благосклонно дарит ей персональный пинок, приведя голодных первого и второго в едальню, где работает третья.
История о взрослении и преображении, сделанная в хулиганской и хаотической манере Ватанабэ-сама, о том, что для прорывания кокона своего одиночества нужно больше храбрости, чем для боя с превосходящим противником, и вовсе не обязательно наличие любовной лирики – а по моему глубокому убеждению, отношения между героями складываются в режиме "все братья-сестры", и слава ками, любовный треугольник упростил и объеднил бы происходящее. О том, что в некий последний – почти предсмертный – момент, необратимо отказываясь от себя, по странным законам бытия ты получаешь себя обратно преображенным, а с ним-собой и весь мир в придачу.
Да и просто о том, как тупо здорово просыпаться поутру на обочине дороги, когда вчерашний день был черт знает чем, и сегодняшний, очевидно, будет не лучше, и рядом с тобой двое близких людей, которые черт знает что сами по себе, и поэтому жизнь прекрасна и офигительна.
После первых серий я начала бояться смотреть "Тямпру", и смотрела очень медленно, останавливаясь после каждой серии и подолгу переживая увиденное. После серии про фальшивые деньги, отхохотав до слез, я испугалась еще сильнее и просто перестала смотреть его на два дня. Мне было чудовищно страшно, что однажды "Тямпру" кончится :)
Пы.Сы. Серия про художника заставила меня осознать удивительную вещь – мы с вами живем в поразительное время, дорогие со-аниме-голики. В эпоху расцвета искусства настолько нового, что запыхавшиеся и вспотевшие искусствоведы, всегда немного отстающие из-за тяжести лежащего на их плечах груза мирового культурного наследия, еще и за искусство-то его не считают, но наши потомки, несомненно, будут нам завидовать.
Это все равно, что жить в эпоху укиё-э, заходить в лавку и смотреть по сторонам – не появились ли какие новые гравюры Хокусая? Или в эпоху Шекспира – пойдем вечером в "Глобус", говорят, там что-то любопытное про датского принца, надо глянуть.
Мы живем в эпоху, беременную новыми мировыми шедеврами, которые мы увидим первыми – до того, как мир сочтет их таковыми. За это и выпьем.
|
