Давно не попадалось таких реалистичных аниме об undeads.
О названии. Shiki - это сокращение. Иероглифами записано Shikabane oni, дословно - реанимированные трупы.
Но на русском есть вполне адекватный аналог - нежить.
Он и по смыслу лучше всего подходит.
Вариант же "усопшие" прямо противоположен по значению. Это deads по-английски.
Обычные варианты изображения нежити/немёртвых в современной (масс-)культуре - либо тупые двигающиеся автоматы-зомби, либо вампиры, чаще всего (а в последнее время почти всегда) романтизируемые, вплоть до любовных романов с лёгкой руки Стефани Майер. Shiki же даёт гораздо более приближенную к реальности версию: после перерождения (восставания) личность полностью сохраняется, корректируясь только на новые потребности/свойства тела. Глупые остаются глупыми, вздорные - вздорными, добрые - добрыми. Ну и, разумеется, меняются обстоятельства: нужно что-то делать со всёпожирающим голодом и окружением из подобных же окиагари (где и социальные проблемы те же: власть и подчинение, конформизм и независимость). По сути - это давно известный в искусстве приём остранения, описанный ещё Шкловским. Перефразируя известную формулу - типичные характеры в нетипичных обстоятельствах.
Поэтому бессмысленно рассуждать на тему "щики-люди" и подбирать аргументы за и против. Мы видим, как достойно ведёт себя восставшая Рицуко, отказываясь убивать даже ради сохранения своего существования: "Я не хочу нападать на неё, ведь тогда я возненавижу себя. Я не хочу умирать, но я также не хочу, чтобы умерла Ясуё-сан или ты. Я не хочу, чтобы люди умирали. Если бы это было не так, я бы не стала медсестрой. Я так старалась, помогая людям, и гордилась этим. Но мне не получить и того, и другого. Ты ведь понимаешь? Чтобы я жила, кто-то должен умереть." И как ведут себя жители деревни, убивая ни в чём не повинную семью Муроя Сэйщина. Выбор делает каждый. Антонимия "добро-зло" проходит не по этим границам, а всё по тем же моральным качествам, независимо от того, человек ты или нежить.
Тот же реализм и во многих деталях.
"Вспоминая сцену, где люди пили чай и весело шутили посреди трупов своих бывших родных и друзей, невинно вытирая окровавленные ручки... Меня аж передергивает Если это - добро, то я - балерина."
Эмоциональное восприятие может и искажать картину происходящего. Вот реальный диалог:
"- Чизуко-тян, в тебе столько сил. Хорошо быть молодой.
- Молодой? Я просто привыкла таскать тяжести, помогая семье доставлять рис. Я уже среднего возраста.
- Ну, Чизуко-тян, если ты среднего возраста, то какого же тогда мы?
- А я тоже среднего возраста?
- Нет.
- Слушайте, а этот ещё шевелится.
- Сейчас исправим.
- Давайте попьём чаю."
Здесь нужно хорошо понимать, что ощущают самые обычные женщины на войне, войне жестокой и беспощадной, навязанной им выбравшими их деревню для тотального уничтожения щики. Они уже пережили множество смертей, в том числе и их близких. И ужас от того, что родной человек превращается в монстра. Да, можно сойти с ума. Но они хотят продолжать жить, добывать хлеб насущный, воспитывать детей и внуков. А для этого необходимо отстраниться от происходящего, перестать его прокручивать в переживаниях, воспринимая уже только как необходимую для выживания работу. Наша страна тоже проходила через подобное. Дедушек и бабушек, прадедов и прабабок, участников и очевидцев Великой Отечественной, уже мало осталось в живых, да они скорее всего и не расскажут о таких вещах. Но есть воспоминания и дневники, записанные и опубликованные. Почитайте.
А вот что писал участник ещё финской войны 1939-1940 года Сергей Наровчатов (тогда же, в 1940-м):
"Здесь мертвецы стеною за живых!
Унылые и доблестные черти,
Мы баррикады строили из них,
Обороняясь смертью против смерти.
За ними укрываясь от огня,
Я думал о конце без лишней грусти:
Мол, сделают ребята из меня
Вполне надежный для упора бруствер.
Куда как хорошо с меня стрелять.
Не вздрогну под нацеленным оружьем...
Все, кажется, сослужено... Но глядь,
Мы после смерти тоже службу служим! "
"Думаю что основное противостояние заключается не борьбе шики и людей, а в безмолвном противостоянии доктора и монаха. Кто из них оказался прав? Это уже вопрос философский..."
Монах (Сэйщин) на этот вопрос уже ответил сам:
"Сунако, я наконец-то понял... Бог никогда ничего не говорит. И молчание Бога никак не связано с жизнью и смертью. Когда тебя отрезает от остального мира, ты выпадаешь и из-под власти Бога. Тебя никто не защищает. И тебя нельзя ни обвинять, ни наказывать за грехи."
Очевидно, что и он свой выбор сделал, перестав быть монахом и отказавшись от Бога. И его уже ждут раскрытые объятия Ивана Карамазова: "Если Бога нет, то все позволено... Тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено, даже антропофагия". И ему вторит Дмитрий Карамазов: "Злодейство не только должно быть дозволено, но даже признано самым необходимым и самым умным выходом из положения всякого безбожника."
|
