На данный момент мной просмотрено два произведения из проекта Ga-nime, а именно Fantascope Tylostoma и Tori no Uta, причём у обоих автор оригинала Ёситака Амано, один из самых известных современных японских художников, а здесь, в Tori no Uta, он ещё и режиссёр. Кроме того, довелось увидеть 1001 nights, этакую экранизацию одной известной арабской сказки, где дизайн выполнен по мотивам рисунков Ёситаки, и что же можно сказать: стиль у него действительно очень узнаваем, даже не читая состав создателей, можно догадаться, к чему он имел отношение. Относиться же к этому стилю можно совершенно по-разному. Могут возмущённо полезть на лоб брови: «Что это за?» Может родиться безмерное восхищение, просто-таки заболевание этими картинками.
Но одно заметно: именно этот его стиль, своеобразие исполнения выходит на первый план в перечисленных мною короткометражках, затушёвывая собой даже сюжет, который, впрочем, всё равно присутсявует и, под стать графике, балансирует между яркой чувственностью и тонкой грустью, между схематичной простотой основного и безграничным разнообразием неясных, полустёршихся, едва уловимых нюансов. Поэтому здесь прежде всего хочется говорить о реализации, ибо реализация здесь по сути дела и есть сама история.
В отличие от 1001 nights, Tori no Uta анимирована слабо, как, впрочем, и Fantascope Tylostoma; в отличие же от Fantascope Tylostoma, преимущественно чёрно-белой, здесь всё на цвете завязано очень даже сильно. Даже и по сюжету, ведь, чтобы встретиться вновь и не расставаться впредь, герой и героиня описывают свои воспоминания, а каждое из этих воспоминаний окрашено в какой-то цвет радуги. Временами картинка становится почти психоделичной, но от этого уберегают просачивающиеся изо всех щелей традиционные мотивы. Временами цвет хищно и агрессивно заполоняет собой всё, красными ли цветами, густо-синими, коричневыми ли и тяжёлыми тенями на фигурах и одежде. И тут же следует лёгкость карандашного наброска каким-нибудь лёгким и светлым тоном. Причём карандашом будто водили по бумаге, в некоторых местах промокшей, и оттого где-то линии чуть расплылись, чуть темнее.
Рисунок очень фактурен, выразителен, обилие грубоватых штрихов, придающих, однако, кадрам особую живость и свежесть неисправленного этюда. И как не утонуть в розовеющих складках кимоно, разметавшихся, словно морские волны, в изгибе карминно-красных припухлых губ. Непонятно, сон это или реальность, но герой сам говорит, что ему это абсолютно не важно, значит и нас это не должно особо волновать. Позы порой эпатажны, глаза змеиные, широко расставленные с приподнятыми кверху кончиками, да ещё и сами волнятся, змеятся. Это пугает, это чересчур страстно, это как будто безобразно, но ещё миг, другой поворот, ракурс, отчаянно протянутая рука, чтобы удержать... и вот уже ловишь себя на мысли об утончённом эстетизме. Боль, расстройство здесь показаны часто не столько чертами лица, сколько усталым изгибом спины. Но и лиризм, и душевный подъём здесь тоже выражены мелодикой струящихся силуэтов, которые то словно набухают красками, то наполовину растворяются в сияющем фоне.
Детали вплетены умело: затейливые раковины, которые у Ёситаки Амано вообще встречаются нередко, птичье пёрышко, которое надо беречь в надежде на будущую встречу. Также и символизм присутствует, принцесса морских драконов, например — это так сказочно и поэтично. И в любом случае, звучащие здесь мотивы и сюжеты общезначимы, в мифах западных народов тоже часто фея своего избранника забирает после долгой разлуки и после его смерти в Волшебную Страну. Да и как иначе, если легенды и сказания часто подпитывались тем чувством, которое каждому народу ведомо. Которое герой сумел сберечь в своей груди, и это было даже важнее, что он сохранил заветное пёрышко. И за это была ему немалая награда. Он ведь сумел сохранить нетронутой свою любовь...
|